Алексей Ефимов - Последние ворота Тьмы

Свет, падавший сверху, быстро мерк. Лэйми ощутил, как вода сжимает его тело. Это было весьма неприятно, но боли он не чувствовал. Немного больше его беспокоили инстинктивные попытки его тела дышать, но они вовсе не были настойчивыми.

На глубине метров в тридцать он наткнулся на что-то, похожее на упругую пленку; она мгновенно обволокла его тело и почти выбросила его на ту сторону. Это была уже не вода: плотная, текучая среда, в которой можно было плыть, но похожая, скорее, на очень густой газ, чем на жидкость. Быстрые мурашки пробежали по его коже, тотчас исчезнув. Немного опомнившись, Лэйми осмотрелся.

Море Снов пронизывали колоссальные — четыре его роста в диаметре — вертикальные и горизонтальные колонны. Они составляли такую же кристаллическую решетку, как и наверху, но только громадную, с ячейками метров в пятьдесят. И в центре каждой…

Это мало походило на миры — скорее, на сюрреалистические круглые фонари, покрытые красновато-желтыми узорами — так могли бы выглядеть настоящие планеты в инфракрасном свете. Вода казалась совершенно темной; множество разнокалиберных сфер тлело в ней, словно облака ярких лун или солнц, видимых сквозь темное стекло.

Впрочем, Лэйми некогда было смотреть на них — он напрягал все силы, стараясь не отстать от харранцев. Они плыли как-то странно, по-дельфиньи изгибая тела, но при том — очень быстро. Он старался подражать им, и это мало-помалу удавалось всё лучше.

Мэтлай вел отряд. Харранцы уходили почти вертикально вниз, пробиваясь сквозь теплые потоки, поднимавшиеся из бездны под ними — не особенно сильные, они всё же досаждали Лэйми, мешая сохранять ориентацию.

Им пришлось погрузиться на глубину почти мили; это заняло ещё один час. Лэйми совершенно потерял ощущение реальности; ему казалось, что всё это происходит во сне, и он реагировал на всё чисто механически. Он устал, все мускулы ныли, но тело подчинялось ему по-прежнему.

Вдруг Мэтлай повернул в сторону. Сфера, к которой он направлялся, была немного меньше остальных, но светилась более ярким зеленовато-желтым. Это могло означать угрожаемое положение. А могло и ничего не означать.

Мэтлай же первым проник внутрь. Это было просто: он коснулся сферы рукой и исчез, не оставив ничего, кроме мгновенной вспышки. За ним последовали остальные. У Лэйми зарябило в глазах, но он плыл так же быстро.

Вблизи сфера утратила всякое сходство с планетой — это был жидкий шар света, с удивительно тонкими, текучими зелеными и желтыми прожилками. Будь у него время, Лэйми непременно полюбовался бы им, но времени не было — уже почти все оказались внутри. Здесь осталась только Симала, с видимым нетерпением наблюдавшая за ним.

Лэйми ещё пару раз толкнулся ногами и, протянув руку, коснулся сферы. Вспышка…

Олько очнулся и пару секунд удивленно смотрел в потолок. Ему приснился странный сон — о месте, где люди летали в воздухе, пронизанном бесконечной решеткой из стальных прутьев, — но деталей он не мог вспомнить. Такое случалось уже не в первый раз; подобная история привиделась ему однажды, давно, но лишь сейчас ему пришло в голову вспомнить её.

Всё это было довольно странно. Юноша помотал головой, потом упруго вскочил, отбросив одеяло. Его родители уехали, а сам он заболел — короче, должен был провести несколько дней дома, совершенно один. Впрочем, его болезнь по большей части относилась к тем, которые называют воспалением хитрости: её вызвало знакомство с очень симпатичной девчонкой, которая сейчас потягивалась, насмешливо глядя на него — точнее, их давнее желание провести в уединении хотя бы пару дней.

Теперь, на второй день этого уединения, Олько с самого утра почувствовал, что им стоит отдохнуть друг от друга: быть вместе, конечно, замечательно — но сколько раз можно повторять одно и то же? Да и узнали они друг о друге так много, что ему невыносимо захотелось погулять и разложить всё по полочкам. Он очень любил, рассуждая, бродить в одиночестве по улицам города, забираясь порой на удивление далеко.

Зевая, Олько подошел к окну — и от этого зрелища у него буквально перехватило дух. Вид в окне дома подруги был похож на вид из окна самолета и юноша, словно зачарованный, прошел босиком по ковру, по прохладному цементу террасы — и замер у самых перил.

Перед ним, до самого горизонта простиралось ослепительное, сверкающее поле облаков. Из него вдали, словно невероятный остров, выступал ещё более ослепительный, белый от снегов, рассевшийся конус горы Разрушения — лишь теперь Олько смог оценить её размеры: даже с расстояния в двадцать миль она напоминала грозовое облако. Белый шлейф пара над её провалившейся вершиной резко склонялся к западу — должно быть, на высоте дул очень сильный ветер. Картина была невыносимо красивая — из тех, что за одно мгновение врезаются в память навсегда — и юноша, вздохнув, отвернулся.

Он вспомнил, как смотрел на неё вчера — после их второго, очень обстоятельного слияния, плавая в томной, счастливой усталости — тогда он видел бесконечное, слегка всхолмленное поле облаков, залитое холодным свинцово-серебристым светом летней белой ночи. Посреди него возвышался заснеженный массив горы Разрушения — и над её вершиной вздымался такой же серовато-серебристый дымный столб. Зрелище было совершенно невероятное — и только легкий звон в ушах и слишком частое дыхание убеждали его, что это вовсе не сон и он в самом деле стоит почти в двух километрах над уровнем моря — это, да ещё горевшие на непривычно темном для таких светлых сумерек небе звезды…

Он не сразу заметил, что Нэйит стоит рядом с ним, положив ладони на перила и слабо улыбаясь. Она была красивой девчонкой с высокими скулами и насмешливым блеском длинных зеленых глаз. Очень светлую кожу за эти дни покрыл густой загар, тяжелая грива черных блестящих волос пришла в симпатичный естественный беспорядок и сильный ветер трепал эту её единственную, в данный момент, одежду. Олько покосился на неё, потом, смутившись, перевел взгляд — и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз.

Прямо под ними, на глубине десяти этажей, был чахлый скверик — а дальше, за кромкой обрыва, вниз косо убегал могучий зеленый склон, густо усыпанный крохотными отсюда кристалликами одноэтажных домишек. Параллелельно ему протянулся второй склон, пониже — и в распадке между ними было видно, где земля смыкается с облаками. Олько на минуту подумалось, каково жить там, где половину года ползут тучи — но эта мысль не очень долго занимала его. Пахнущий солнцем жаркий ветер овеял его, окутал запахом травы, вызвав странное, необъяснимое чувство, иногда возникавшее у него в предчувствии одиноких прогулок, — и юноша с неожиданной остротой почувствовал свое сильное, мускулистое, нагое сейчас тело.