Михаил Белозеров - Украиский гамбит. Война 2015

— Круто! — удивился Костя. — А как же свобода и все такое?

— Миф. Выпьем?

— Выпьем.

— Теперь о вашем президенте.

— Не о нашем, а об ихнем.

— Ну да, об ихнем. О Ященка, которого грохнули, потому что он не выполнил приказ. И обо всем вашем сраном политическом бомонде, который лижет Америке зад. Ты думаешь, Буш знает, что такое Украина и где она находится? Да ему глубоко насрать. Главное, чтобы мир крутился вокруг Америки.

— Боб, ты хотел рассказать об Ященка, — напомнил Костя.

— Ах, да! Я увлекся. Но не Боб, а Билл.

— Извини, Билл. Я забылся. Выпьем?

— Выпьем. Наши мудазвоны большие мастера насчет всяких политических технологий. Она вашему президенту…

— Не нашему, а ихнему, — перебил его Костя.

— Ну да, ихнему дали такое вещество, от которого у него морда стала шагреневой. И после этого его выбрали вашим президентом.

— Не нашим, а ихнем.

— А ты говоришь, свобода, честность, право выбора. Да вашему правительству на это глубоко насрать.

— Не нашему, а ихнему, — напомнил Костя.

— Ну да. Потому что они стали дружить с еще более лицемерными правителями. Правда, шагреневая кожа на морде украинского президента не идет ни в какое сравнение со взрывом всемирного торгового центра, но оба явления симптоматичны — всеобщее вранье. И ваши тоже научились нашему лицемерию. Любое вранье заразительно. Лишь бы получить власть. Кстати, Россию обязательно втянут в войну с мусульманским миром. Вот увидишь, не будь я Биллом Реброффым.

— Втянут, — согласился Костя.

— Это задача номер один. Поэтому ваш Кавказ и атакуют. Это дело рук американского правительства. Конечно, они действуют окольными путями, исподтишка. Выпьем?

— Выпьем. Ты хорошо говоришь по-русски.

— Спасибо. У нас в семье культ России. Мой дед родом из Воронежа. Когда я прихожу к нему, он только и говорит об этом городе.

— Ты можешь съездить туда как турист.

— А пустят?

— Кто тебя так настращал?

— М-м-м… Я прошел курсы, как вести себя в потенциально опасной стране.

— А я бывал в Воронеже. Красивый город.

— Теперь я обязательно съезжу туда и найду улицу и дом, где жил мой дед.

— А ты возьми с собой деда.

— А там есть хорошие гостиницы?

— Слушай, ты такой дремучий, как украинское правительство. Я думаю, что за доллары ты найдешь, где пожить.

— Давай выпьем.

— Давай. Тебе надо бежать из этой страны.

— Бежать?

— У меня приказ передать тебя твоим соотечественникам. Этим… м-м-м… бандеровцам.

— Скорее всего, националистам.

— Да, да точно, националистам и узколобым этномутантам. Я не шибко разбираюсь. 'Галичанскому полку'.

— Ну так отдай.

— Я уже сообщил. Они приедут на рассвете. Давай выпьем?

— Давай. Виски уже не пахнет самогоном.

— Я же говорил.

— Ну да.

— Я хочу, чтобы ты бежал.

— Как?

— Ну, ушел ногами.

— А что ты им скажешь?

— А ничего не скажу, пошли они в жопу! Что я не американец?! Они все мне обязаны, я исправно плачу налоги!

— Американец! Ругаешься ты красиво.

— Дед научил. Знаешь, какой у меня дед?

— Наверное, хороший.

— Ладно, Костя, я приеду следующим летом, дай бог, войны не будет, и мы с тобой встретимся. А теперь уходим, забирай своих друзей. Я отвезу вас, куда вы пожелаете.

Ветер трепал волосы Заветы. А сердце Кости разрывалось на части. Завета не обращала на него никакого внимания. Все женщины одинаковы, с горечью думал он, стараясь держаться подальше от нее, но каждый раз обнаруживал, что стоит рядом. Он уже готов был броситься за борт, когда Билл прокричал:

— Подходим к нашему сектору!

Они увидели классический форпост из мешков, с амбразурами и двумя крупнокалиберными пулеметами, над которыми развивался звездно-полосатый флаг. Сашка Тулупов принялся незаметно снимать.

— Ты что с ума сошел? — прошипел Костя. — Убери. Они нас сейчас за это расстреляют.

— Да я так чуть-чуть, — смущенно оправдывался Сашка.

— Я вас представлю журналистами, — сказал Билл, когда они пристали к берегу. — Вы ведь журналисты?

— Ну да. Тележурналисты из Москвы.

— Это наша крайняя точка. Мы уже здесь три дня стоим. Нас никто не атакует. Не жизнь, а малина.

— А холодец с чесноком вы ели? — спросил Сашка.

— Это моя мама любит, — ответил Билл, — я мы истинные американцы считаем это очень опасной едой.

— А ты сам-то пробовал с горячей картошкой?

— Нет, — признался Билл и стал думать, подвох это или нет. — Вы знаете, у нас в Америке очень большой выбор продуктов. Я лично предпочитаю вегетарианскую еду. Но порой могу съесть стейк. Все зависит от компании.

Они сошли на берег. За деревьями проглядывали шиферные крыши. Оттуда прибежали откормленные, как поросята, санитары с носилками. Оказалось, что это Билл их вызвал по рации. Игоря, как он ни упирался, обрядили в шейный воротник, уложили на носилки и борзо утащили, несмотря на то, что он делал отчаянные глаза. Костя ему не позавидовал — еще бы, оказаться в руках своего извечного врага, с которым ты воевал всю сознательную жизнь. Было отчего сойти с ума.

Справа виднелся каменный мост с колоннами и фонарями, по которому никто не двигался. Берег напротив казался вымершим. Он словно притаился и хмуро посматривал на американцев.

— Слушай, мне бы со своими связаться?

— Организуем, — сказал Билл.

Через минуту Костя разговаривал по космической связи.

— У нас все нормально. Только оборудование потеряли. Один комп остался и 'сонька'. Машина сдохла. Нет, мы у американцев. Нет, не в плену, в гостях, — Костя улыбнулся Биллу, у которого сделались сумасшедшие глаза. — Вечером постараемся выйти на связь с материалом. Да, суперматериал. О чем? Пока не знаю. Ну так и получается — нельзя все спланировать. Нет, не подведем. Я сказал не поведем. Я обещаю. А что мне делать?! Ну так получилось… не по нашей воли… Да… да… да… я все понял, Юрий Александрович. Всю ответственность беру на себя.

Завотделом Горелов Юрий Александрович был страшно недоволен. Мало того, что в Харькове погиб Виктор Ханыков, теперь вся группа оказалась в опасности, и виноватым, конечно, оказался Костя. Никакие доводы на Горелова не действовали. Он вообще, был инициатором сворачивания работ в Украине, потому что не мог защитить своих позиций перед генеральным. Костя в их отношения не совался. У него и своих забот хватало. Поговаривали, что Горелов висел на крючке у генерального и не мог рыпнутся больше, чем ему было положено. Разумеется, это отражалось на работе редакционных групп, сковывало инициативу и подрывало веру людей в свою работу.

Отсутствие тарелки усложняло передачу информации. Теперь они пользовались каналом Интернета, а это значительно ограничивало их возможности. Ни о каком прямом эфире не могло быть и речи.