Джеймс Хоган - Сибирский эндшпиль

Решив заняться наукой, но не имея средств на учебу, она последовала семейным традициям и выбрала военную службу, поступив в ВВС в 2000 году, когда ей было 18 лет. После начального обучения она поступила в школу электроники на авиабазе Кислер в Миссури, заработала там стипендию, перевелась в Командование Связи, и выучилась на доктора в университете Чикаго - деньги за учебу заплатили ВВС. Потом она работала в Пентагоне, испытывая военную аппаратуру специального назначения, приходилось ездить в центр НАСА Годдард и исследовательский центр ВВС в Лэнгли. Эти годы ее жизни были скучны и однообразны, и Пола отгоняла скуку, ведя роман с продолжением с женатым офицером, на двадцать лет старше ее, по имени Майк. Ей это нравилось, он был нонконформистом, и это привлекало ее, повышений по службе Майк добивался благодаря своей компетентности, а не за красивые глазки, выслугу лет и высокий общественно-моральный облик, как часто бывает в армии в мирное время. Но через два года Майка перевели на Средиземное море, и Пола, чтобы сменить обстановку, еще раз попросила о переводе. В Хэнском-Филд она прижилась, и вскоре стала специалистом по анализу ворованного русского и восточноевропейского компьютерного оборудования.

За все это время ее нелюбовь к политикам и экономистам только росла. По мнению Полы, любой с головой на плечах мог видеть, что термоядерные реакторы, космические полеты, компьютеры и генная инженерия окончательно отправили Томаса Мальтуса на покой. Люди могли больше не голодать, и у них не было ни одной логической причины продолжать сражаться за что-либо. Война только истощает ресурсы, за которые она и ведется. Вот уже пятьдесят лет ученые твердили миру, что энергии вокруг много и ее хватит на всех, что планета не перенаселена и никогда не будет перенаселена, что современный образ жизни лучше, безопаснее, здоровее, чем так называемый "естественный" образ жизни был когда-либо. Но общество об этом не догадывалось. Это была не новость, а о чем не говорит массовая информация - того не существует. Политики не видели этого, а может быть, притворялись, что не видели, потому что это были не те новости, которые возбуждают страх и привлекают дополнительные денежные средства, и в результате они породили культурный пессимизм, благодаря которому двадцать первый век стал веком Азии. Пола заметила про себя, что политики пожалуй, самые неподходящие люди для управления миром.

А чтобы охарактеризовать управление тем местом, где она находилась сейчас, самым подходящим было бы слово "глупость". Так думала сидящая на нарах с тонким одеялом Пола, устало оглядывая пустую камеру, в которой она сидела уже так долго, что сбилась со счета. Под потолком горела единственная лампочка без абажура, она никогда не выключалась, а иногда горела вполнакала, но эти перепады были так нерегулярны, что окончательно запутали ее и она сбилась со счета дней. Ее перевели сюда из двухместной камеры, где постоянно менялись подсадные сокамерники, настолько очевидные, что однажды она не выдержала и рассмеялась, впервые со дня ареста. Если это и есть пример русского коварства, перед которой Запад дрожал сто лет, то Запад заслужил, что его затмила Азия, подумала она тогда.

Первой было Хильда из Восточной Германии, улыбчивая, со светлой челкой и кукольными голубыми глазами.

- Я твой друг. Я здесь по ошибке. Я знакома с очень важными людьми и я смогу помочь тебе, когда меня освободят. Но сначала я хочу знать о тебе побольше. Как тебя зовут? Откуда ты?...

Потом была Люба, арестованная якобы за подрывную пропаганду среди студентов в Ростове. Эта запугивала:

- Они твердят миру, что они изменились, но это не так. Ничего не изменилось. Они все такие же гады. Они не дадут тебе спать неделю, а то и больше, посадят тебя в камеру, где мороз ниже нуля, будут морить тебя голодом, пока ты не сдашься. К тому времени, как тебя передадут вашим, на тебе уже не останется никаких следов пыток, но ты скажешь им все, что они захотят узнать. Ты мне нравишься. Я не хочу, чтобы ты причиняла себе боль. Почему бы просто не облегчить свою участь?

Эффект был противоположен тому, на что они рассчитывали. Первоначальный страх Полы уступил место решимости, выросшей из чувства презрения. Бесконечные допросы продолжались и продолжались, на одной и той же ноте, и постепенно с Протворнова и его труппы упала маска, они стали похожи на плохих актеров, исполняющих механические и стилизованные роли. Изнуряющая монотонность была вовсе не специальным, как ей сперва казалось, приемом, чтобы измотать ее. От допросов в памяти остались разрозненные неопределенные воспоминания, допрашивавшие рассуждали о религии, общественных науках, вещах, которые не имели никакого отношения ни к ней, ни к ее положению - похоже, о чем угодно, лишь бы убить время. Судя по всему, им больше было нечего сказать, и они просто ждали, пока кто-то другой решит, что делать дальше.

Она наклонилась вперед, подоткнула одеяло под ноги, натянула его на плечи. В камере было то жарко, то холодно, но никогда не было нормальной комнатной температуры. Она тихо фыркнула. Вот, значит, как с ней борются. Если так, то это не только посредственно, но и просто по-детски. Можно оказать себе медвежью услугу, переоценивая соперника. Может быть, именно этим Запад занимался последние сто лет.

Все эти дни, недели, месяцы - сколько уже она там заперта, - чтобы хоть чем-то заняться, она прокручивала в голове старые споры. Она вспомнила статьи о чудо-счетчиках и пыталась изобретать новые способы быстрого счета. Одна индуска перемножала в уме две тринадцатизначные цифры за двадцать восемь секунд. Пола пришла к выводу, что лучше всего считать слева направо, прибавляя частные суммы в прогрессии, а не так, как учили в школе, справа налево. Может быть, в школе учили считать именно так, потому что это занимало меньше места на бумаге. Она играла со словами. Сколько можно сложить палиндромов? Вспоминала бесполезные факты. Сколько имен собственных начинается на Г? Занималась абстрактными научными рассуждениями. Как выглядел бы мир, если бы постоянные Планка были в миллион раз больше? И просто вновь переживала свою жизнь.

Из всей жизни в Массачуссетсе ей запомнились теплые летние субботние вечера, портовый рынок в Бостоне. Она уходила туда со своими случайными ухажерами, они шли в толпе, по тротуару мимо небольших ресторанчиков, заходили в один или два бара, потом соображали, где же наконец поужинать. Веселые придурки с бесцветными шутками для знакомства долго не удерживались. У тех, кому было что сказать, получалось лучше. Эрншоу не хотел вписываться ни в одну из этих категорий. Пола часто думала, что с ним случилось после Первого Мая. Может быть, он уже не на "Терешковой".