Владимир Аренев - Паломничество жонглера (фрагмент)

По коридору, чистому, устеленному скрадывающим шаг ковром, господин Фейсал добрался до выхода. Взглянул в глазок, нет ли кого в темной прихожей - да там, как обычно, и не слишком-то много разглядишь, но все-таки; никого не было, и он толкнул дверь, постоял, прислушиваясь к гомону снаружи и поправляя перо на берете, потом приоткрыл дверь на улицу и вышел. В глухом переулке тоже никого не оказалось, кроме порснувших во все стороны крыс, но они не в счет... не в счет...

Он напрягся всем телом, блеснул глазами. "Фистамьенны. Не стоит забывать о них... проклятие, я как-то и не подумал, Кабарга меня растерзай", - божба показалась крайне неуместной, и он скривился. "Но та мысль, она была не про фистамьеннов. О чем же тогда?" - размышляя, он медленно двинулся к выходу из переулка. Тощая, как само воплощение Голода Необоримого, кошка со свалявшейся шерстью проводила человека мутным взглядом, мяукнула вослед, будто жалела - только не понять, себя или его.

"Давай по порядку, - думал господин Фейсал. - Когда я впервые ощутил беспокойство? - это очень важно - когда?! Когда капитан заговорил об этом трюньильце из труппы Жмуна. Может, это как-то связано с циркачами?"

Вроде, нет. Конечно. первым делом он затребовал от своих людей данные на весь этот сброд - еще когда Флорина на похоронах батюшки сообщила ему о странном завещании графа и просила о помощи - первым же делом затребовал данные и внимательно изучил. Выходит, что-то с тех пор изменилось, что-то, чего он тогда не знал и не учел?

Что?

Гул с ближайшей улицы, к которой господин Фейсал неспешно приближался, мешал думать. Да еще эта кошка, мяукавшая за спиной!..

"Старюсь, дряхлею, - с досадой размышлял он. - Эх, начнись оно все лет пять-десять раньше... А сейчас слишком много всего приходится удерживать в голове... да если бы дело только в голове!

Но все-таки, что такое в этом Ясскене? Ну, трюньилец..."

И тут он вспомнил! Конечно же, Ясскен! Это имя было в одном из докладов, пришедших от иншгурранских шпионов в герцогстве. Оно фигурировало там в длиннейшем списке и ничем особым выделено не было, поэтому-то Фейсал сразу и не вспомнил; к тому же в приснопамятном докладе хватало другой, более впечатляющей информации.

Однако при чем здесь К`Дунель? Неужели совпадение? Или мальчишка решил сыграть в собственную игру? То есть, что решил, это ясно и так, потому к нему свои люди и будут приставлены, уже "пришиты", если точнее, - но неужели он решил встрять в такую игру?

Непохоже.

Или он неплохой актер, чего прежде за К`Дунелем не водилось, либо действительно мысль об Ясскене пришла к нему в голову, так сказать, экспромтом. Ну ладно, с этим мы потом разберемся, сперва нужно бы решить, что делать, позволять ли капитану брать с собой трюньильца или...

И как - вот главное! - это может быть связано с жонглером и с тем что он, не исключено, Носитель? Что же, язви его в душу, затеял покойный зятек, муж покойной же сестры?!

Ноги привычно несли господина Фейсала по узкой безымянной улочке, не мешая размышлениям. Мешал нараставший гул, явно мужичье чем-то взволновано; будем надеяться, они не бунтуют, уж очень это не ко времени бы оказалось...

Они не бунтовали. Они ловили быка - вот этого, рыжего, вымазанного грязью и кровью, с угнездившейся в темных камнях глаз смертью.

К чести господина Фейсала следует признать, что он не растерялся. Рявкнул: "Стоять, зар-раза!!!" - и громко хлопнул в ладоши. Когда-то где-то от кого-то господин Фейсал слышал, что таким образом можно напугать взбешенных псов.

Однако "что доступно Кабарге, то не доступно королю"; бык сорвался с места и помчался прямиком на господина Фейсала. Тот стоял до последнего ох уж эти таллигонские пляски с быками, скольких доверчивых свели в могилу! - после чего отпрянул в сторону, да не рассчитал, споткнулся обо что-то, в ребра ему вонзился рог; мычание; крики; темнота, темнота, засасывающая, просторная, ватная...

...Примерно в такой же темноте проснулся час спустя Жокруа К`Дунель.

Затекли и шея, и ноги; он поднялся, тут же налетел на проклятый стол, потом на один из стульев, наконец ухитрился зажечь потухшие свечи и начал приводить себя в порядок. Причем не только внешне - не в последнюю очередь следовало разобраться с той кашей в мозгах, которая заварилась после разговора с господином Фейсалом.

Собственно, именно из-за этого капитан и последовал настоятельной просьбе своего визави и прождал в кабинете... а интересно, сколько времени прошло? Свечи-то, в том числе и та, что с зарубками, часовая, погасли, а как давно - поди разбери. Ладно, с этим позже.

Отряхиваясь и разминаясь, он в который раз подумал, что еще легко отделался. Старик-то сперва явно был не в духе, это уже потом оживился, когда услышал про планы К`Дунеля относительно Гвоздя. Еще не знает, что его собственные планы идут несколько вразрез с К`Дунелевыми. Сатьякал смилостивится - и не узнает.

А может, за ближайшие неделю-другую все настолько переменится, что вообще планы К`Дунеля и господина Фейсала не будут иметь никакого значения.

Но капитан по-прежнему предпочитал не верить в удачу и рассчитывать только на себя. "Готовься к худшему", - так было написано на девизной ленте герба фамилии К`Дунелей, фамилии, добавим, изрядно сдавшей за последние лет сто - и последний и единственный ее представитель (пока? - неучтенные бастарды не в счет) уж чего-чего, а девиза фамильного придерживался. А зная за собой свойство поспав часок-другой решать самые сложные задачи, он и остался в кабинете. Теперь та самая каша в мозгах сварилась, остается расхлебывать.

С чего начнем, капитан, с чего, ваше истрепанное благородие?

С начала, разумеется.

К`Дунель не по-доброму сузил глаза, выстукивая по столешнице разудалый марш гвардейцев. Хотя надо бы, наверное, гимн Братства, все-таки Братство, как ни крути, имеет к случившемуся самое непосредственное отношение.

Запретниками не становятся, запретниками рождаются, сынок. Это папа так говорил, ныне покойный, а когда-то - хуже, чем покойный, ходячий мертвец, граф без поместий, без денег, с гнутым медяком славы, который ни один побирушка не возьмет - побрезгует. Смерть тоже побрезговала, завещав медяк-славу в наследство единственному сыну покойного - вместе с тайными знаниями, которым, если уж честно-откровенно, цена в базарный день еще меньше. "Полплавника" медного, фальшивого - и то никто не позарится.

Но когда-то все было по-другому (рассказывал папа, а ты, молодой еще, мечтавший о славе, блеске, вздохах красавиц, с внимательным выражением на лице скучал возле отцовой кровати), когда-то культ Запретной Книги не был уделом худородных богачей и обедневших отпрысков древних знатных родов. Кстати, в те годы и слова "знать", "знатный" подразумевали совсем другое. Знатью именовали тех, кто был посвящен в тайну "Не-Бытия" - но не в сам факт существования еще одной Книги, а в то, что... (ты зевал, вежливо прикрывая рот рукой и стараясь не размыкать губ; много позже будешь мучаться: много ли тогда прозевал?! - и никогда не узнаешь ответа). По сути-то, сынок, и захребетные походы случились только потому, что многие из знати были запретниками. Иначе зачем бы лучшие, самые богатые дома Иншгурры и Трюньила отправляли своих отпрысков за Хребет, в чужие, враждебные земли? За славой? Не смеши меня, сынок! Кому нужна слава, обретенная посмертно? За деньгами? Участие в походе стоило недешево, чем больше у тебя было, тем больше ты терял; это мужичье, вооружившись дрекольем да подпоясавшись вервием, с громким "ура" шагало навстречу неизвестности: им не было, что терять. А нам было... и поэтому мы шагали тоже.