Генри Каттнер - Бесчисленные завтра

Он прострелил Каролине голову — но он знал, что это только сон. До нынешнего момента. Незаметный сдвиг к ставшему привычным кошмару произошел, по обыкновению, столь неуловимо, что он едва не проснулся от потрясения. И подумал: «Я обязан предупредить контролеров». А потом: «Но через три недели будет ежеквартальная проверка психики, и они узнают сами».

Стоя над застывшей седой головой, вокруг которой ореолом расползалось красное пятно, он прислушивался и вел переговоры сам с собой: «Если до проверки не избавлюсь от навязчивого сновидения, от отклонения, от этой мании, я пропал. Но ведь сам по себе сон не опасен. Он навеян страхом, но не означает, что я хочу осуществить подобное на деле».

Эта мысль вызвала немилосердный озноб. Дрожа, он представил, как неделю за неделей будет застывать над узким пультом со множеством рычажков и сигнальных лампочек и снова оборачиваться к двери, ведущей в то, чего не может быть.

И все-таки он обернулся.

«Завтра сообщу комиссии по контролю над психикой. Разумеется, меня не пустят в расход за такое. И даже не уволят. Просто подлечат и перепроверят. Но такой должности я больше в жизни не получу!»

Давняя мощная обработка, оставшаяся от прежнего состояния, вылилась в бурный протест: «Нельзя уступать! Высшее в мире доверие…»

Он шел по коридору. Секретные коды обеспечили ему безопасное продвижение, хотя он знал, что это невозможно: некоторые защитные устройства даже он не мог отключить. Наяву он никогда бы не забрался так далеко — так близко к Нему.

Сон ускользал. Кошмар превращался в путаницу. И вдруг все прояснилось — он был в самом средоточии, в центре, и предстал перед Ним. И, как обычно, оказался не в силах исполнить то, что от него требовалось. Его выдвинули на эту должность и обучили только благодаря чрезвычайной психической устойчивости — здесь она была важнее, чем технические навыки. А дух противоречия посмеивался у него за спиной.

«Наяву я бы такого никогда не совершил. Но во сне…»

«Давай же, мне нужно освобождение! — твердил дух. — И тебе оно необходимо. Нам обоим. Ты ужасно напряжен. Ты неврастеник, ты смертельно боишься, что это вот-вот случится. Так освободи себя. Ты же спишь, и вреда не будет».

Наверное, смешно, но во сне это не составило бы труда. Просто отсоединить и отвести борные демпферы. Но что стряслось с их затворами?

Он проверил индикаторы на стенах. Счетчики Гейгера верещали как сумасшедшие. Стоило только убрать демпферы, как стрелки предупреждающе заметались, запрыгали. Еще немного, и критическая масса будет достигнута.

«Но ведь это всего лишь сон», — подумал он, просыпаясь в ту неуловимую долю секунды, что отделяла его от ядерного взрыва.

Джозеф Бриден сидел неподвижно. Он медленно поднял веки, увидел перед собой красно-черную шахматную доску с фигурами и снова опустил глаза, защищаясь от света. Но освещение не показалось ему слишком ярким. В мозгу быстро сложилась логическая цепочка, и Бриден облегченно перевел дух. Вероятно, он заснул всего на пару секунд, иначе свет ослепил бы его и зрачки сократились.

Впрочем, неудивительно: так бывало всегда. Ему всякий раз чудилось, что он заснул очень, очень надолго и что Каролина Коул это заметила. В таком случае она обязана сообщить куда следует. Хотя сообщать не было необходимости: встроенные видео датчики постоянно фиксировали действия хранителей, находившихся в комнате — и в этой, и в двух других, затерянных в бескрайнем подземном зиккурате.

Бриден побарабанил пальцами по столу, чтобы Каролина не подумала, будто он спит. Датчики зафиксируют это движение. Его охватила легкая паника. Он оглядел доску — пешка, конь, слон, король… Он не помнил, какой фигурой пожертвовал, чтобы спасти себе жизнь, и чей сейчас ход. Бридену показалось, что раньше он уже встречал точно такую же комбинацию. Ему вспомнилось…

Мысли вырвались вперед, подхлестнутые безрассудным страхом. Надо угадать верный ход. Это жизненно важно. Иначе Каролина заметит и заподозрит, или датчики что-то определят, и тогда его обследуют, протестируют психику и отстранят от должности… Какой позор…

«Хватит! — прикрикнул он на себя. — Сделай любой ход. Нет, подожди. Каролина следит за игрой. Датчики отметят любое отклонение от нормы… Делай же что-нибудь!»

В голове было пусто. Бриден чувствовал, как внутри бушует паника, и не мог избавиться от молчаливого ужаса перед тем, кто спрятан глубоко внизу, под ногами. Он охранял здешнего инкуба — груду урана, — застывшего у предела критической массы.

Что-то прошелестело, сдвинулось по ту сторону стола, и весь страх разом прошел. Теперь Бриден понял, что его так испугало.

Он поднял взгляд на Каролину Коул. На ее гладком лбу, под седыми волосами, не было и следов уродливого отверстия, окаймленного пеплом. Грузная шестидесятивосьмилетняя женщина с суровым лицом сидела, развалясь на стуле, и сверлила Бридена взглядом черных проницательных глазок в контактных линзах; ее полноватые губы расползлись, обнажив неестественно белый зубной протез. В свои неполные семьдесят она оставалась ведущим ядерным физиком, и до недавних пор ее ценили больше, чем Бридена. Теперь же чутье у нее стало не то, и Бриден мысленно возблагодарил небо: не утрать Каролина проницательности, у нее давно бы родились подозрения.

И все же она наблюдательна. Бриден понимал, что не может продолжать игру — нужно найти какой-то предлог. Это непросто: нельзя отступать от поведенческих моделей настолько, чтобы датчики засекли отклонение. Неяркий мягкий свет в комнате действовал удушающе. Внутреннее напряжение росло.

Он стал думать о Маргарет, но на родное лицо жены почему-то накладывалось смуглое, безмятежное, доверчивое лицо брата Луиса. Уравновешенность Бридена исчезла. Она всегда исчезала при мысли о брате, с тех пор как он повзрослел и понял, что Луис не похож на него. Полное же осознание того, что брат принадлежит к самому странному в мире сообществу, пришло к нему спустя годы.

Клуб проклятых и благословенных. Обреченных и спасенных. Членство в нем было строго ограничено. В круг избранных попадали сразу — в момент рождения. Для этого нужно было лишь находиться в пределах действия цепной реакции: не настолько близко к страшному эпицентру, чтобы распасться на атомы, обуглиться или умереть через некоторое время от расслоения плоти и гниения костей, — и не настолько далеко, чтобы гены и хромосомы родителей избежали мутации. Необходимо было оказаться в нужном месте в нужное время. С 1945 года такая возможность выпадала нечасто — в Японии и Нью-Мексико, а потом, через несколько лет, в ряде других регионов.