Владимир Ильин - Младшие близнецы

- Обманув меня тогда, вы на этом не остановились, - продолжал я свой монолог, - Вы искусно внушали мне мысль о моем скрытом даровании. Вы подсовывали мне книги по теории литературного творчества, вы усиленно расхваливали мои сочинения по курсу литературы и те наивные рассказики, которые я кропал по ночам втайне от всех. Именно благодаря вам я задолго до окончания школы знал, что буду писателем, и делал все для этого. Я наплевал на предметы, которые мне не пригодились бы как литератору. Я кое-как вытянул на тройки математику, физику и химию. Да, вы спохватились, когда поняли, что из-за вашей необдуманной лжи я могу стать невеждой по важнейшим дисциплинам. Вы вызывали меня к себе и читали поучения в том духе, что инженеры человеческих душ должны быть всесторонне образованными, что без знания научных основ нельзя написать что-нибудь стоящее, что даже тот, другой Антон, из клеток которого я был сотворен, не был двоечником... Но было поздно. Ядовитое семя, которое вы во мне посеяли, уже пустило всходы и высасывало из меня, как сок, всякое желание делать то, что противоречило моей программе. Да-да, программе - ведь вы запрограммировали меня на всю оставшуюся жизнь!

Папа слушал меня, оперев подбородок на соединенные домиком кисти рук. Так, будто принимал от меня очередной экзамен.

В течение всего моего монолога в его лице не дрогнула ни одна жилка. И это еще больше выводило меня из себя. Признаться, продумывая этот разговор, я был готов к тому, что он будет оправдываться, перелагать вину с себя на меня и твердить затертые до дыр педагогические истины.

А он молчал.

- В принципе, я понимаю, почему вы пошли на это, - сказал я, тщетно стараясь успокоиться. - Прямо-таки душещипательный сюжетец, достойный такого гения, как я!.. Итак, детский дом - стандартный, со всеми его мерзостями и недостатками. Заведение, куда присылают младенцев, от которых по тем или иным причинам отказались родители. Будучи еще стажером в одном из таких сиротских приютов, вы столкнулись с горем детей, обреченных на беспросветное, жалкое существование в течение всей своей жизни. Социальные уродцы - вот кто обычно вырастает из детей, воспитывавшихся в условиях человеческого инкубатора. И, став директором нашего Дома, вы решили изменить этот порядок вещей. Просто-напросто каждый должен с детства знать о своем предназначении. И вот однажды вы видите, как кто-то из маленьких несмышленышей плачет и замыкается в себе. Как он постепенно превращается в злобного, обиженного на весь мир негодяйчика. Потенциального мстителя обществу за свое попранное детство. И вы говорите ему: малыш, ты - не такой, как все. Ты - возрожденное воплощение одного из тех людей, которыми гордится человечество. Помни же об этом, и если ты сумеешь реализовать свой талант, то обязательно прославишься на весь мир. Не сомневаюсь, что вами руководили лучшие чувства. Вы лгали своим воспитанникам из жалости к ним и в надежде сделать их хоть чуть-чуть лучше и целеустремленнее. Но, как и любая ложь, рано или поздно этот обман стал-очеви-ден. Ваши бывшие ученики выросли и открыли, что никакими выдающимися способностями они не обладают. Но они не сразу убедились в этом. Потребовались долгие годы неудач и напряженного труда, чтобы усвоить простую истину, они - обычные, заурядные люди. Только вот изменять свою жизнь было уже поздно, потому что лучшие годы остались позади. Стремясь прыгнуть выше головы, они отказывали себе в том, что было доступно всем остальным. Они не обзаводились семьями, не рожали детей, потому что житейские хлопоты и проблемы отвлекали бы их от достижения заветной цели. Они не сделали карьеры, не нажили благосостояния. Они подорвали свое здоровье, работая по шестнадцать часов в сутки, недосыпая и недоедая. Неудивительно, что многие из них не дожили и до сорока лет... А те, кто дожил, - я сглотнул комок в горле, - сломались под тяжестью своего открытия. Помните Геральда, которому вы сообщили, что он - клон Лобачевского? В прошлом году он вскрыл себе вены. А знаете, что стало с Колей Зиборо-вым, который по вашей милости стал дублем знаменитого бегуна Куца? У него был врожденный порок сердца, а он рвался ставить рекорды на гаревой дорожке. И теперь он - парализованный инвалид... А гордость нашей художественной самодеятельности Витали на - пресловутая "Любовь Орлова-2" сошла с ума. А хуже всего то, что еще не все из нас поняли, кто они на самом деле. Даже если им сказать правду, они не поверят. Так и будут тешить свое самолюбие и тщеславие мыслью о собственной исключительности. Они не умерли, но превратились в моральных мутантов, но стали самоуверенными и высокомерными пустышками. Вот что наделала ваша гнусная ложь во спасение наших якобы беззащитных душ!.. Папа откинулся на спинку кресла.

- Все? - осведомился он, не глядя на меня. - Ты все сказал, Антон? Или хочешь что-нибудь добавить?

Он был по-прежнему бесстрастен и хладнокровен. Когда-то эта его способность сохранять спокойствие даже в самые критические моменты меня восхищала. И не только меня - всех нас. Но теперь я подумал, что за этим спокойствием может скрываться нечеловеческая расчетливость, граничащая с циничным равнодушием.

- Нет, это еще не все, - ответил я. - Знаете, как мы вас называли между собой?

- Знаю, - откликнулся он. - Вы называли меня Папой.

- Вот именно. И эта кличка отражала наше отношение к вам. Нас было много в Доме. Больше сотни разновозрастных сорванцов. И каждый считал вас своим отцом. Мы действительно любили вас, Папа. А вы нас обманывали - по одному и всех сразу. "Малыш, - говорили вы в заключение разговора с очередным кандидатом на роль гения, - только обещай мне, что эта тайна останется между нами". И мы, гордые своим новым статусом, конечно же обещали: "Никому!.. Ни единому человеку!.. Даже лучшему другу!.." И, насколько я знаю, многие из нас сдержали данное вам слово... И лично я понял, в чем дело, совсем недавно - когда в моей жизни началась эта черная полоса.

- Что ж, - сказал Папа, - я вижу, ты неплохо подготовился к роли общественного обвинителя. Во всяком случае, речь у тебя получилась что надо. Чувствуются писательские навыки... Но раз уж ты взял на себя ответственность судить меня, так скажи, какой приговор ты для меня заготовил. К сожалению, по ряду причин я не могу выслушать его стоя. Но не будем формалистами. Давай, Антон, огласи, к какой мере наказания ты меня приговариваешь.

Я ожидал чего угодно, только не этого снисходительного великодушия со стороны Папы. Поэтому на какую-то долю секунды растерялся, не зная, что сказать.

А Папа продолжал:

- И кстати, по всем правилам судебной процедуры, тебе полагается дать мне последнее слово. Хочешь, чтобы я им воспользовался, или полагаешь, что мои признания уже ничего не изменят?