Журнал «Если» - «Если», 2006 № 07

— Извини, приятель, я понятия не имею, о чем ты говоришь, — перебил Голеску. Потом он перевел дух и добавил небрежно: — Впрочем, мне приходилось слышать о некоем короле воров, который, вероятно, известен в определенных кругах под кличкой Дьявол. Может быть, такой человек действительно существует? Может быть, речь идет о каком-то весьма влиятельном лице, которому достаточно одно слово сказать, и продажные чиновники, которым он платит, бросаются исполнять любые его желания? Если дело обстоит именно так, то он, конечно, способен собрать огромные богатства, не пошевелив и пальцем!

Старик крякнул.

— Ты думаешь, что вычислил его, — сказал он. — И надеешься, что в его шайке найдется местечко и для парня с хорошо подвешенным языком, не так ли?

Голеску, застигнутый врасплох, несколько мгновений смотрел на своего собеседника, потом медленно поднял к губам рюмку с остатками шнапса.

— Ты… ты умеешь читать мысли? — проговорил он наконец.

— Нет. — Старик покачал головой. — К сожалению, нет. Просто я был таким же, как ты. Таким же глупцом! — Чтобы подчеркнуть свои слова, он даже стукнул кулаком по столу, но звук получился слабый, словно ударили не рукой, а пустой перчаткой. — Как и ты, я думал, что сумею сколотить состояние или, на худой конец, смогу использовать ее, чтобы подняться как можно выше в этой воображаемой воровской иерархии. Как же я ошибался!.. Я понятия не имел, что же происходит на самом деле…

— Что же происходит на самом деле, дедушка? — спросил Голеску и заговорщически подмигнул трактирщику, словно призывая его в свидетели: гляди, мол, дед-то совсем с ума спятил! Но трактирщик только пожал плечами и отвернулся со скучающим видом. Старик же то ли ничего не заметил, то ли не обратил внимания на пантомиму Голеску.

— Это не люди, а стрегои — духи, пробравшиеся в наш мир. Я вижу: ты не веришь, ты смеешься, но это правда. Правда и то, что их не интересует твоя бессмертная душа — им нужно кое-что другое. Они охотятся за драгоценностями, за красивыми или редкими вещами, древними книгами, рукописями. Где бы ни шла война, они тут как тут: сторожат, вынюхивают и крадут все, что могут, когда победившая армия грабит захваченные города. Даже в мирное время они заранее знают, какой из домов должен сгореть дотла, и появляются за день или за два до пожара, чтобы успеть вынести все ценное. Они слоняются по улицам вокруг обреченного здания и — Боже! — как же сверкают их неземные глаза. Они дожидаются лишь подходящего момента, чтобы пробраться внутрь и забрать картины, книги, резные украшения и прочее — все, что может представлять какую-либо ценность, — до того как их уничтожит огонь. А иногда они забирают и детей!..

Она тоже из них, из стрегоев, но она слишком стара и ленива. Амонет ничего не делает сама, а скупает краденое у воров и грабителей. Но Дьяволу это безразлично. Он просто забирает все, что она привозит, а Амонет — мадам Айгюптос — снова отправляется в путь, с ярмарки на ярмарку, и даже убийцы крестятся, когда на них падает тень ее черных фургонов. Это, впрочем, не мешает им выгодно сбывать ей редкие безделушки… Скажи, разве не так?

— Ну а тебе-то что от нее нужно, дед? — спросил Голеску, слегка подаваясь вперед.

— У Амонет есть тайна, — сказал старик. — Некая секретная вещь. Я расскажу тебе все, что мне о ней известно, ты украдешь ее, принесешь сюда, и мы поделимся. Скажи, ты хотел бы быть вечно молодым?

— Кто же не хочет? — усмехнулся Голеску. — Только вечной молодости не существует. Это сказки.

— Сказки, говоришь? — Старик улыбнулся, но его улыбка напоминала оскал черепа. — Я вижу, ты плохо знаешь мадам Айгюптос. Однажды я подсмотрел, как она готовит для себя Черную Чашу. Скажи, она все еще возит с собой чемоданчик из папье-маше, выполненный в форме футляра для египетской мумии? Чемодан, где хранятся разные порошки и снадобья?

— Да, — выпалил Голеску, от неожиданности позабыв об осторожности.

— С их помощью она это и делает! — торжественно заявил старик.

— Горсточка того, щепотка этого… Она смешивает много всяких снадобий, и хотя я следил за ней много лет, но так и не узнал всех ингредиентов и их точного количества. Винный спирт — да, но не только. Она кладет в свою Черную Чашу много странных веществ, например — мышьяк или простую краску. Потом она выпивает состав и плачет или кричит так, словно умирает. Но на самом деле она не умирает — напротив, она все живет и живет. Это мое время ушло, пока я подглядывал в замочную скважину за ее жизнью. Я много раз мог убежать от нее, но остался и продолжал впустую тратить годы и годы, надеясь узнать ее тайну.

Однажды ночью она поймала меня за подглядыванием и прокляла. Только тогда я убежал. Несколько лет я скрывался: думаю, теперь она уже позабыла меня, но я не забыл. И когда я снова увидел ее в Арже — и тебя вместе с ней, то подумал: вот мой шанс. Этот человек мне поможет.

Итак, ты должен украсть Черную Чашу, когда Амонет приготовит ее в очередной раз, и принести ее мне. Я поделюсь с тобой. Мы выпьем из Чаши и никогда не умрем. И станем богатыми, как короли!

— Ты спятил, старик! — воскликнул Голеску с наигранным возмущением. — Предлагать мне такое! Неужели ты думаешь, что я способен предать женщину, которую я люблю?! Значит, я должен поверить в эту невероятную историю и совершить низкий и бесчестный…

Старик, которого собственный рассказ привел в состояние крайнего возбуждения, не сразу осознал смысл слов Голеску. Наконец он моргнул и окинул собеседника презрительным взглядом.

— Ты любишь мадам Айгюптос? — переспросил он. — В таком случае я тратил свое красноречие на идиота!

С этими словами старик поднялся на ноги, собираясь уходить, и Голеску поспешно схватил его за рукав.

— Ну ладно, дедуля, не кипятись! — произнес он примирительным тоном. — Я же не сказал, что не верю тебе… Должен признаться, однако, что еще никогда не слышал ничего более удивительного. Чем ты докажешь, что все это не выдумка?

— Да пошел ты!.. — огрызнулся старик и, вырвав руку, сделал шаг прочь от стола.

— Как долго ты был с ней? — спросил Голеску, привставая на стуле, чтобы удержать собеседника.

— Она взяла меня из сиротского приюта в Тимишоаре, когда мне было десять лет, — сказал старик со злобной гримасой.

Голеску, пораженный, снова упал на стул, а старик бросился к выходу и исчез в ночной тьме.

Несколько мгновений Голеску приходил в себя, потом допил шнапс и поспешил вдогонку. Выйдя из таверны, он поглядел сначала налево, потом направо. Полная луна только что поднялась над крышами домов, и в ее ярком свете улица была видна как на ладони — только тени казались особенно плотными, словно вырезанными из черного картона. Где-то вдали выла собака — во всяком случае, это было очень похоже на собаку, но странный старик исчез.