Сергей Иванов - Дом без родителей

Будем гордыми, как небеса!

Будем твердыми, как паруса!

Будем, как мачты, прямы!

Пускай по нам плачут мамы!

Такие отряды, конечно, не бог весть какое новшество К педагогическим открытиям их не отнесешь. Но это действие, это дело. И нравится ребятам.

Хотя и не всем. Восьмиклассники разделение на отряды не приняли. У них психология последнего года - знают, что скоро уйдут из детдома, и торопят время. Переломить их психологию директор уже не может. Да он и не ставит перед собой такой задачи. Он словно забыл про восьмой класс, отвернулся от него. Так и остался выпускной "оппозиционным", "недовольным", "ворчливым" классом...

Встретил директора между корпусами, перебегая из одного в другой. Забросал вопросами о воспитателях, молодых и старых.

Директор остановился, глянул досадливо, тронул ремешок ручных часов, я не отставал.

- Знаете, как трудно энтузиастам! - сказал он. - Какого напряжения требует работа педагога! Целый день с детьми, необходимо каждую минуту рассчитать, заполнить, обратить на пользу воспитания. Выматываются ужасно! Их нужно понимать и поддерживать. Ошибки у них, конечно, есть. Но прежде всего их все-таки надо поддерживать, ободрять Не охлаждать придирками. Не давать угаснуть энтузиазму...

Про себя директор не говорил, но как-то так получилось, что вроде бы и себя он похвалил не меньше, чем своих энтузиастов. А на мои вопросы так и не ответил...

Что я мог понять из спора Зинаиды Никитичны и Алены Игоревны?

Обнаружились две позиции. Одна, казалось бы, приземленная - "синица в руках". Другая "романтическая" или скорее "болтологическая" - "журавль в небе". Правда, по-моему, - в синтезе, в разумном слиянии позиций...

Надо присмотреться к педагогиням, понять, почему директор для них кумир... Чем он привлек их?..

Вдруг я прав насчет "божка"? Тогда "старикам" должна быть объявлена война. Тогда их должны выживать - всеми силами, любым методом...

Чтобы остались только "свои"... Чтобы "володети и княжити"... И никакого сора из избы...

Неужели я прав?..

Мне надо госпитализировать восьмилетнюю Таню. Веду девочку, держу за руку, слушаю ее историю.

- ...Бабушка у меня все время пьяная. И мама тоже пьяная. Бабушка с мамой дерется. А мама меня бьет. А папа у меня добрый. Он меня от мамы защищает...

Заведующей детским отделением оставляю направление, передаю конфеты для другой нашей - Иринки. Когда собираюсь уходить, Танюшка бросается ко мне, обвивает руками, плачет и не отпускает.

Потрясенный, пытаюсь не показать этого и говорю с бодростью в голосе:

- Ну что ты, дочура! Поправишься! Позвонишь мне по телефону, и я приду за тобой!..

- Вы как многодетный папаша!.. - вздыхает заведующая - женщина средних лет с лицом морщинистым, словно печеное яблоко. Говорит и движется она чуть суетливее, чем надо...

Я усаживаюсь и намереваюсь начать с ней задушевный разговор. Поделиться мыслями о том, как лучше обходиться с нашими детдомовцами. Но тут заходит главный врач.

Докторица расточает ему приветствия. Смотрит умиленно. Соглашается с каждым словом. И напрочь, наглухо забывает про меня.

Отсекает как объект, недостойный внимания.

Остолбеваю... Потом шумно встаю... Никакого эффекта... Выхожу на улицу. Вспоминаю, как воевал с главврачом. Совсем ведь недавно было...

Не он ли пустил слушок, что меня "выгнали"?.. Нет, зачем ему...

А Танюшка-то какова... Бросилась, обняла... Почему судьба их так терзает, этих малышек?..

Оглядываюсь: к стеклу прижалась, нос расплющила Иринка... Та, что папу в магазине искала...

Димка дождался моего возвращения...

- Мне интересно знаете что? - сказал спокойно, когда я открыл кабинет. - Не закон ли это жизни? Вашей взрослой... Маши хвостом перед сильным, тявкай на слабых. Мы ведь всегда в страхе: как бы старший не задел! Как бы без лишних слез! На малыше обиду выместишь - вроде полегче. А на тебе другие вымещают...

Димка помолчал, сглотнул слезу. Он волновался, пытался справиться с собой. Я ждал, смотрел доброжелательно. Мелькнула мысль, не скажет ли он, кто все-таки звонил по телефону тогда в поселок. Ведь лежит в больнице женщина. Должна же быть справедливость!

- Это всеобщий закон рабов, - сказал Димка твердо. - Нельзя так жить, не протестуя! Грубость - протест. И водка. И наркотики тоже...

- Неправда, Димка! Это самые глухие тупики. Самое жуткое рабство. А ты зовешь это протестом!..

Разговор наш вышел долгий, основательный. На бумаге его передать невозможно... Но о том, кто звонил, Димка так и не сказал...

Положил в изолятор Петьку-первоклашку. Его оттопыренные уши, просвеченные солнцем, самодельный лук были среди первых моих детдомовских впечатлений.

К нему приходит шестиклассник Ваня. Как я понял, он дружит с Петькой и опекает его. Ваню я про себя назвал "артистом". Не шагает, а изображает, не говорит, а декламирует. Любит передразнивать. Мимика выразительна, движения - пластичны.

Ваня ходил три дня, а на четвертый устроил мне сцену.

- Выписывайте немедленно Петьку! Мне надоело сюда ходить!

- Еще рано выписывать. Он еще больной!

- А я не уйду отсюда, пока не выпишете!

- Не уйдешь - выведу.

- Ну конечно! Ведь я же не человек! Не человек ведь я!.. - сказал Ваня горько и ушел сам из изолятора.

И эта недетская горечь вдруг приоткрыла трагичность его жизни, которую он так остро ощущал...

Петька - хитрый человек. Таблетки старается не есть. На уколы приходит последним - авось иголки кончатся.

- Чего спешить поправляться! И так пройдет, без лекарства. А поправишься и снова - учись, учись. В изоляторе хорошо...

Скажет и смотрит, какое действие возымели его слова. Будто кот, играющий с мышкой.

- Если вы меня погулять отпустите, я другим ребятам сказки расскажу.

- Если вы мне компотика еще нальете, я баловаться не буду.

- Не выписывайте меня! Что вам, помощник хороший не нужен?..

Я смеюсь.

- Да тебя, наверно, недолго ждать назад!

- Конечно, я скоро приду! Я ведь с умом живу, а не просто так. Просыпаюсь утром и коплю в себе кашель. Воспитатель придет, я посмотрю жалобно, а потом как начну кашлять!..

- Ну и симулянт, - говорю я. - Ну и симулянт!..

Петька жмурится - слышит симпатию в моем голосе... Про Ваню он со мной не говорит никогда. То ли не хочет пускать в свои личные дела, то ли, по всеобщему детскому свойству, прилепляется душой лишь к тому, кто рядом, в пределах видимости...

Сережа стал моим "внештатным" сотрудником. Отболел свое, отлежал в изоляторе.

Теперь приходит каждый день как на службу. Я готовлю для него какое-нибудь занятие. Перебирать медицинские карты, подклеивать анализы и выписки, раскладывать лекарства в шкафчиках...

Он молчаливый. День за днем, неделя за неделей отделывается короткими репликами.

И вдруг спрашивает однажды: