Александр Бушков - Господа альбатросы

Он вдруг грохнул об пол гитару, упал на стол и заплакал. Направлявшиеся было к нему со сжатыми кулаками отодвинулись, смущенно переглядываясь.

— А песенка-то про нас, — сказал кто-то.

— Да все оно про нас. Если покопаться как следует, выяснится, что и Библия про нас, и «Одиссея», и «Гильгамеш»…

— Ты слушай сюда. — Леня Шамбор стиснул плечо Панарина. — Не такая уж редкая штука, когда человек перерождает в лучшую сторону свою паршивую дотоле душонку. Иногда под влиянием женщины — были примеры. Иногда в силу того, что открывает в себе талант писателя, художника, музыканта. Примеров тоже предостаточно.

— Ага, — ехидно сказал Панарин. — Рембо, к примеру, или Вийон, или Гамсун.

— Не передергивай, я не о том… Ну, а наша профессия — смогла она заставить кого-то из нас переродиться в лучшую сторону? Нет, выстрелю в морду любому, кто скажет, что мы работаем зря или выбрали не то ремесло. Но что-то неладно, все не так, ребята… Может быть, следует оценивать профессии с точки зрения того, насколько они способны заставить человека стать душевно чище? Я понимаю, что основное зависит от самого человека, и все же? Все же? Неладно что-то в президентском королевстве…

— Не знаю, — сказал Панарин. — Может быть, ты прав, а может, чушь собачью порешь.

— Ты не хочешь говорить на эту тему.

— А ты? — Панарин приблизил к нему лицо. — Ты протрезвеешь и все забудешь, это все всплывает в нас по пьяной лавочке — потому что слишком много вопросов, слишком серьезные они и мучительные…

— Но должны же где-то быть все ответы на все вопросы?

— А вот те шиш, — сказал Панарин. — Нету такого места. Если правда, что счастье — это вечная погоня за счастьем, то почему не может быть того же самого со смыслом жизни?

— А вот тебе теперь шиш. Это — не ответ, а бегство от ответа…

Тютюнин ожил:

— Вот смотри, — сказал Леня Шамбор. — Вот тебе и застегнутый на все пуговицы предместкома, которого мы били что ни суббота. А расстегнулся — и вот оно… А что в нас? Что? Но мы ведь все наутро загоним на самое донышко, верно, Тим?

— Верно, — сказал Панарин. — Наливай, что ли.

Зал грохотал и гудел, метались цветные пятна, на экране телевизора Президент Всей Науки, судя по всему, учил Канта основам философии, бешеные ритмы заставляли стены вибрировать, плясали у бассейна пьяные механики с полуголыми лаборантками, кто-то рухнул, Коля Крымов сползал под стол, волоча за собой скатерть, Пастраго гадал по ладони притихшей, почти трезвой Зоечке, и каждый вопил, что приходило на пьяный ум. Шабаш раскрутился, как извлеченная из будильника пружина.

В зал вошла Клементина. Меньше всего Панарину хотелось видеть именно ее, именно здесь, и именно сейчас. Ежась от жгучего стыда, он непроизвольно пригнулся, но в лопатки ему уперлось что-то широкое — это Пастраго, не отрывая взгляда от Зоечки, другой рукой заставлял Панарина сидеть прямо.

— Ты что, дьявол, что ли? — севшим голосом спросил Панарин и встал, подброшенный хлестнувшим его взглядом, побрел к выходу, опустив глаза.

— Ты ко мне? — глупо спросил он, как будто сидел в кабинете.

— Ага, — кивнула Клементина. — Пошли?

Панарин обреченно побрел за ней, натыкаясь на черепах.

На улице моросил мелкий занудливый дождик, в прорехах туч колюче поблескивали звезды.

— Сюда, что ли, — сказал Панарин, открыв перед Клементиной дверцу чьей-то машины.

Они сели на передние сиденья. Света Панарин зажигать не стал. Уютно пахло бензином и прохладным железом.

— Скучно, — сказала Клементина. — Просто невыносимо.

— А проживи-ка ты здесь год. Или десять. Ты на меня, часом, не обижаешься?

— В общем, не очень. Сама дура, плохо защищалась. Говорят, ты там совершил что-то ужасно героическое, сажал охваченную пламенем машину?

— Еще раз собьешься на ваши штампы — получишь по уху, — пообещал Панарин. — По этому прелестному ушку.

— Пьян?

— В плепорцию.

— Спасения у меня искать будешь?

— Это мы запросто.

— Ну, ну! — Клементина отбросила его руки. — Слушай, почему вы так боитесь себя?

— Это мы-то?

— Это вы-то, — передразнила Клементина, — господа альбатросы, кто ж еще? Спрятались за своими ритуалами, полетами, формой, запоями, фольклором. И усердно внушаете себе, что прячетесь от полного гнуси окружающего мира. От себя вы прячетесь, и пока что не без успеха.

— Знаешь, там сидит такой бородатый хмырь — профессор Пастраго. Вот с ним бы тебе и побеседовать, явно родственные души.

— Подождет, мне с тобой интереснее. — Клементина повернула к нему лицо, удобно умостив затылок на вогнутом подголовнике. — Бравый альбатрос лишил невинности глупенькую кису… А любопытно, почему вы считаете, будто, взяв женщину, получаете право играть ею, как вещью? Может, как раз она это право получает?

— Ну, это старая песня.

— «Одиссея» тоже старая, а ее читают.

«Господи, — подумал Панарин, — ну не знаю я, что говорить и как держаться… Хоть бы ругала меня, что ли, тюрьмой грозила — а она, как назло, умная и загадочная…»

— Поди ты к черту, — сказал Панарин. — Я пьян, ясно тебе? Или не барахтайся, или иди спать.

Клементина расхохоталась — искренне, без наигрыша. Панарин сердито открыл бардачок. Он так и не вспомнил, чья это машина, но чутье не подвело — там оказалась бутылка чего-то импортного с завинчивающейся пробкой. Стал открывать, порезал палец, но открыл.

— Хватит, дай-ка сюда. — Клементина отобрала у него бутылку. Никогда не пила из горлышка, ну да… — Тим, ты меня боишься?

— Что?

— А разве нет? Ты начал проявлять вполне человеческие чувства. Мечешься вот. Мимоходом совратил глупую девчонку, а теперь мучительно соображаешь, чего от нее ждать. Успокойся. Нечего от нее ждать. Сейчас пойду в ваш кабак и буду сидеть, пока меня не подцепят. Хочешь?

— Не надо, — глухо сказал Панарин.

— Прелестно. Самое смешное, что ты мне понравился, дурак. Я и не думаю тебя жалеть — никакой ты не несчастненький, Богом и людьми обиженный, а просто очень одинокий, заплутавший в соснах дурак. Сосен, правда, не три, а значительно больше, но не в том дело…

— Это машина Бонера, — медленно сказал Панарин. — Но это означает только то, что теперь она — ничья. И ничего больше. Вопреки тому, что о нас понаписано, мы не верим ни в какие приметы-амулеты-талисманы…