Сергей Яковлев - Письмо из Солигалича в Оксфорд

Затем нужны были инструменты и, конечно, мастера в помощь. Сам я просто не знал, с какой стороны подступиться к главному делу - приподнять и выровнять тяжелый дом.

Несколько первых дней я поневоле занимался мелочами вроде описанных выше. За это время мне удалось обследовать чердак, где не нашлось ничего интереснее еще одного сломанного сундука, прохудившегося старого чемодана да кучи поеденных мышами школьных учебников. Я также привел в порядок отыскавшийся в доме инструмент, освободив для него темный чулан и устроив там какое-то подобие мастерской, и теперь точно знал, что у меня на первое время имеется, а что необходимо доставать. Больше всего оказалось огородного инвентаря: две лопаты, грабли, источенная коса, вилы со сломанным черенком и несколько ржавых мотыжек. Топоров нашлось целых три, но все тупые и с глубокими зазубринами; к счастью, отыскался напильник, и я потратил целых полдня, чтобы привести один из этих топоров в порядок. Имелись также ножовка, молоток, клещи (я уже пользовался ими при изготовлении медной пластинки) и небольшой ящик гвоздей разной величины - все, правда, гнутые и покрытые ржавчиной. С помощью этого я мог пилить, тесать и приколачивать, что было уже немало.

Замечу, что за всеми этими хлопотами я должен был заниматься обязательными повседневными делами: топить печь, добывая для нее дрова (щепки во дворе быстро пришли к концу, и я начал разбирать на дрова полугнилые стены завалившегося под тяжестью снега сарая), ходить к колонке за водой, выбираться хотя бы раз в два дня в магазин и готовить себе еду.

На шестой или седьмой день моего пребывания в Солигаличе произошло событие, решительно перетряхнувшее прежний неторопливый порядок. Утром ко мне во двор влетел молодой человек в сапогах и ватнике, нетрезвый. Я в это время колол для печки обрубок толстой доски и невольно покрепче сжал топорище, приняв оборонительную позицию. Но незнакомец с такой неподдельной искренностью воскликнул здорово!, что тут же отложил оружие и пожал протянутую руку. От кого-то он знал, что собираюсь строиться, и спросил, не нужны ли мне кирпичи.

- Все будет зависеть от цены, - осторожно ответил я.

- Десять бутылок! - сказал он.

Такой способ торга мен позабавил. Я еще не видел товара и не знал, о каком количестве идет речь.

- Две! - предложил на всякий случай.

- Ладно, сойдемся на пяти! - воскликнул он с готовностью и снова протянул мне иссеченную глубокими черными трещинами ладонь. (Я и помыслить тогда не мог, что через какой-то месяц мои собственные покрытые кровавыми волдырями и ссадинами руки будут выглядеть еще хуже.)

Кирпич оказался некондиционным, обколотым и с трещинами, много половинок, но все же это был реальный материал, с которым можно было начинать работать.

Ворованное? - с сомнением спросил я пожилого соседа справа, вышедшего поглазеть на сваленную у моих ворот кучу.

А кто их нынче разберет, - флегматично заметил он. - Это раньше на каждый гвоздь квитанции да накладные требовали. Нынче свобода, рынок!

Весь день я носил кирпич во двор, сортировал и укладывал возле дома штабелями. Дело оказалось нелегким. Близилась ночь, я валился с ног, успев несколько раз в кровь размозжить себе пальцы на руках и снова оставшись без обеда, а не перетаскал и половины. Если элементарная работа требует столько усилий и времени, ужасался я про себя, чего же будет стоить вырыть котлован под фундамент, залить бетоном, а затем уложить эти проклятые кирпичи один к одному ровной стенкой! А ведь это лишь начало, дальнейшим работам конца не видно. И даже напарника в помощь не сыскать. Насколько легче было бы носить эти кирпичи вдвоем на носилках!

Тут-то и явилась передо мной в очередной раз Ольга Степановна: в рабочей тужурке, на руках брезентовые рукавицы. Другую пару таких же рукавиц без лишних слов протянула мне.

У меня опять не хватило духу отказаться...

Следующие несколько дней проходили так. С утра я обычно мчался в какую-нибудь контору и договаривался о покупке нужного мне материала. Машину приходилось искать отдельно, порой это стоило дороже, чем сам товар. В самых удачных случаях продавец и перевозчик оказывались в одном лице. Так удалось, например, обзавестись щебенкой и песком, просто останавливая на дороге следовавшие с карьера груженые самосвалы. За бутылку водки шофер с радостью опрокидывал кузов возле моего дома и снова ехал под погрузку. С Ольгой Степановной я свои текущие планы никогда не обсуждал. Но как только очередной груз оказывался у ворот, она, углядев его из окошка, шествовала ко мне через речку, снарядившись соответственно. Если это были мешки с цементом, она надевала прорезиненный пыльник; если доски или бревна - волокла стальной крюк, а то и свой отлично наточенный топор, чтобы помогать мне очищать дерево от коры; если гравий - несла удобную крепкую лопату... Спорить с ней было бесполезно. Она приступала к работе уверенно, как будто это было ее кровное дело, и часто оказывалась, к моему стыду, сноровистее и выносливее меня. А сделав дело, без лишних слов мен оставляла и шла к себе, проверять к завтрашнему уроку школьные тетрадки. Глядя на горевший допоздна свет в ее одиноком окошке над рекой (почти весь город был погружен во тьму, в Солигаличе ложились рано), я вспоминал, мо милая, зеленый двор колледжа и вас, как вы несли мне тогда свою плиточку... Боже, какими давними казались мне эти воспоминания! Будто и не из моей жизни, а из чьих-то старых полузабытых рассказов.

Сходил последний снег. На реке взломало лед, и шефские визиты Ольги Степановны поневоле прервались. Выбираясь по делам на тот берег (в обход, через мост), я иногда делал крюк, чтобы ее проведать. Маленькая квартирка сияла чистотой: потолки и печка белизны безупречной, пол казался только что покрашенным.

- Каждый год мажу! - с гордостью сообщала Ольга Степановна, явно довольная моим восхищенным интересом к ее быту. - Здесь ведь не Москва: чуть упустишь время - гниль пойдет, копотью да паутиной все покроется. Будет хуже, чем в хлеву. Да вы сами с этим столкнулись. Краски теперь дорогие, обои дорогие. А что делать?

Вы бы переехали отсюда в квартиру с удобствами? - спрашивал я, уплета рассыпчатую картошку с солеными огурчиками из погреба.

Я никому в Солигаличе не смел признаться, в каких условиях мы с женой в Москве живем. Здесь почему-то заранее подразумевалось, что там вообще никто плохо не живет.

Не зна-аю! - Она с сомнением качала головой в ответ. - Нечего уж мне на старости лет привычную обстановку менять.

А когда силы оставят? Кто будет дрова колоть, огород копать? Да и всю эту вашу красоту (я показывал рукой) поддерживать?

- Не зна-а-аю... Думаете, старики отсюда не едут? Многие уезжают к детям в город, дома продают. Потом не знают, как вернуться. Чего зря говорить, - вдруг спохватывалась она. - Квартиры с удобствами теперь миллионы стоят!