Александр Колпаков - Сборник "Последний лемур"

Когда-то они вернутся назад? Опытным взглядом Руссов определил, что звездолёт относится к классу «Г3 — шесть девяток после нуля». Время для них будет замедляться почти в тысячу раз… Какое же столетие застанут эти люди по возвращении в Город Вечности?

Вид уходящей во вселенную ракеты пробудил думы о прошлом. Подняться бы вверх по Реке Времени, возвратиться в родную эпоху и рассказать друзьям о том, что они недаром боролись за счастье жить на земле.

Подавив вздох сожаления, Руссов встал. Увы, это невозможно… В беспощадном потоке времени можно плыть только в туманную даль Будущего. Вокруг него застыли в вечном молчании увенчанные снеговыми шапками громады Гималаев.

Косная материя гор дремала в бесконечном сне и в тот день, когда Геовосточное Трудовое Братство провожало в полёт первый в истории Земли межзвёздный корабль — мезонную ракету «Циолковский».

Корабль уходил во вселенную на пороге Эры Всемирного Братства. Кто бы мог подумать тогда, что этот полёт, ставивший скромные цели исследования системы Альфы Центавра, выльется в длительное путешествие по океану пространства-времени.

Они посетили планету, обращавшуюся вокруг Проксимы — мир льдов и безмолвия. Обследовали планеты Альфы Центавра с угасающей органической жизнью, которая так и не смогла развиться из-за причудливой орбиты движения планет в поле тяготения двойной звезды. От Альфы Центавра «Циолковский» должен был повернуть к Земле… Руссов, поддержанный большинством экипажа, повёл корабль к Шестьдесят первой звезде Лебедя в надежде найти там собратьев по разуму. И там они встретили громадные безжизненные планеты… Незавидная награда за долгие, отчаянно долгие годы терпения и ожиданий! Потом как будто улыбнулось счастье: на самой внешней планете системы они неожиданно обнаружили четырёхугольный обелиск с координатами неведомой планеты.

Наконец они совершили полёт по ту сторону поглощающей пылевой материи в незабываемый мир Элоры, удалённый от Земли на 2800 световых лет…

Только двадцать лет прошло в «собственном времени» корабля, а на Земле — пять тысячелетий!

Когда «Циолковский» выплыл из Реки Времени на берег восьмого тысячелетия, их оставалось лишь двое — он и постаревший в Антимире Чандрагупта…

Остальных циолковцев поглотил космос.

Пьяные от земного душистого воздуха, они вышли из корабля. Их поразила красота Нового Мира, оглушила его кипучая, радостная жизнь. Весёлые, приветливые люди, восьмого тысячелетия, их потомки в сотом поколении, встречали Руссова и Чандрагупту как древних героев. Море цветов, музыка, приветствия на незнакомом языке… Грандиозное празднество-карнавал, устроенное в честь Скитальцев Космоса, длилось много дней подряд.

А потом несколько лет чудесных странствий по благоухающему саду, которым стала родная планета.

Они наполнили Руссова новыми силами и почти потушили сожаление о Прошлом. Но он тосковал без Чандрагупты, который был так стар, что не мог сопровождать его и тихо угасал в Городе Вечности.

Люди восьмого тысячелетия были бесконечно внимательны и добры к Руссову. Они помогли ему подготовиться к равноправному участию в кипучей жизни Нового Мира. Руссов занялся любимым предметом — ядерной физикой. Она оказалась теперь настолько сложной, что он вначале ровно ничего не понял даже в элементарных определениях. С экранов развёртки микрофильмов на него смотрели пугающие уравнения, похожие на ветвистые деревья, увешанные знаками интегралов, сокращёнными обозначениями неведомых функций, индексами тензорных степеней; его привели в волнение невыразимо сложные структуры основных элементов праматерии, о свойствах которой в его время высказывались лишь робкие предположения.

Неузнаваемо изменился сам подход к явлениям мира и метод познания истины. Электронные лингвистические машины позволили учёным восьмого тысячелетия понять его затруднения, и дело «обучения новичка» пошло успешнее. Он отметил, что мышление учёных настолько усложнилось и вместе с тем как бы «уплотнилось», что одно их понятие или термин заключали в себе содержание целого раздела науки третьего тысячелетия…

Два года назад умер Чандрагупта. Оборвалась последняя нить, связывавшая Руссова с родной эпохой, с ушедшими в небытие товарищами…

Руссов ещё долго смотрел в пространство невидящими глазами, потом быстро поднялся с земли и пошёл к гравиплану: предавшись воспоминаниям, он чуть было не забыл, что сегодня, в День Памяти Погибших Астронавтов, состоится очередная Всепланетная Конференция Космонавтов.

Вестибюль Высшего Совета по освоению космоса встретил его сдержанным гулом тысяч голосов. Руссов поднялся на третий ярус. Здесь собрались космонавты третьего и четвёртого тысячелетий, люди, чьи мысли и представления были ему наиболее понятны.

— Сегодня будут искать матроса для плавания по Реке Времени, — сказал ему молодой программист с квантовой ракеты 2160 года, оглядываясь на карту Галактики, занимавшую всю стену позади трибун для членов Совета.

Руссов ничего не ответил, машинально посмотрел в сторону шестой ложи, где сидел Старик, релятивист четвёртого тысячелетия, один из уцелевших участников полёта к Крабовидной туманности. Ему недавно исполнилось 206 лет. Старик беседовал с группой юношей. Они родились в Городе Вечности, никогда ещё не плавали по Реке Времени, но готовы были лететь хоть вокруг вселенной. Они слушали рассказы Старика; их глаза горели восторгом, хотя порою их лица выражали неподдельную скорбь по поводу того, что они родились, по их мнению, слишком поздно.

Пожилой физик шестого тысячелетия, — он лучше, чем кто-нибудь другой, мог схватить изменчивую сущность превращений праматерии, в двух-трёх словах выразить основную проблему антигравитации или нарисовать квантовую картину мира, — разговаривал с поэтом. Оба, стараясь не перебивать друг друга, говорили каждый о своём, то и дело обращаясь к помощи соседей..

Знаменитый химик, который до конца разгадал структуру нуклеиновой кислоты, насмешливо утешал юношу в синем костюме, по всей вероятности наладчика электронных машин. Юноша посвящал свой досуг биологии. Из отрывочных фраз, долетавших до него, Руссов понял, что молодой человек недавно низвергся с Олимпа своих грёз, получив вместо живого белка… нечто вроде канцелярского клея, которым пользовались его предки на заре времён. Здесь были, наконец, два-три математика, одержимых вечно юной мечтой учёных — сформулировать на языке цифр и уравнений физико-биологические законы перехода индивидуума в другие измерения вселенной. Разноязыкий говор мерно перекатывался по вестибюлю, подобный шуму поднимаемой прибоем гальки.