Челси Ярбро - Отель Трансильвания

- Где мы? - спросила она, стараясь держаться спокойно.

- В одном из моих кабинетов,- ответил Сен-Жермен, отъединяя телескоп от штатива На девушку он не глядел.

- А моя тетушка...

- В обеденном зале, как я вам и говорил. Мы к ней присоединимся позднее.

- А если я захочу видеть ее прямо сейчас? - ледяным тоном спросила Мадлен.

- В таком случае я вас, разумеется, к ней провожу.

Сен-Жермен взял телескоп в руки и любовно провел пальцами по его гладкой поверхности.

- Вот поистине изумительный инструмент. Однако Галилея некогда заставляли отрицать очевидное. Жаль.

Мадлен покосилась на дверь. Она была не закрыта В замке - ключ, ручка опущена вниз. Девушка почувствовала, что тревога ее заменяется любопытством. Она села и грациозным движением поправила платье. Если их тут застанут, избежать скандала будет нельзя. Репутация ее определенно находилась в опасности. Однако какое-то чувство подсказывало Мадлен, что все обойдется. "Господин, рассуждающий о Галилее, не особенно похож на одержимого страстью маньяка",- подумала она.

- И вы правы,- произнес Сен-Жермен, кладя телескоп на стол.- Я привел вас сюда не затем, чтобы на вас посягать. Речь пойдет о том, как оберечь вас от посягательств.

Малден чуть подалась вперед.

- Я вас слушаю, граф.

Она мысленно улыбнулась, заметив выражение одобрения, промелькнувшее на лице Сен-Жермена,

Несколько мгновений длилось молчание. Затем граф наклонился над столом, глубоко засунул руки в карманы и негромко спросил:

- Что вы знаете о сатанинской силе?

- Сатана - враг Божий и человеческий, падший ангел, посягнувший на небесный престол,- ответила, не задумываясь, Мадлен. Потом добавила, помолчав: - Ему позволено творить зло, искушать людей и вовлекать их во грех...

Сен-Жермен устало покачал головой.

- Так вас учили монахи. Но что вы знаете о силе, питающей зло?

- Я же сказала...- смешалась Мадлен.

- Тогда вам надо учиться заново,- вздохнув, проговорил граф. Он откинул голову, потом снова наклонил ее - как человек, не знающий, с чего начать.

- Есть единая сила, в которой и зло, и добро. Она подобна рекам, которые поят нас, но могут и уничтожить. Радуемся мы орошающим нивы дождям или гибнем в бурных волнах, вода не меняется, она одинакова в своей сути. То же можно сказать и о силе. Когда она нас возносит, открывает глаза, облагораживает и вдохновляет на стремление к совершенству, мы называем ее божественной. Но если силу используют, чтобы сеять боль, умножать страдания и разрушать, она становится сатанинской. Все это одна сила. Мы сами творим и Бога, и сатану.

- Но это же ересь,- спокойно, без осуждения произнесла Мадлен.

- Это истина.

Сен-Жермен смотрел в глаза девушки и видел, как здравый смысл борется в ней с затверженными постулатами. В одном он был совершенно уверен: она выслушает его.

- Поверьте мне хотя бы ради себя самой. Есть люди, взывающие к темной стороне силы, и они приносят в мир много горя.

- Что ж, им суждено провести вечность в аду,- быстро произнесла Мадлен и с довольным видом переменила позу.

- Что вы можете знать о вечности? - вскинулся вдруг граф, но глаза его были печальны и резкость не оскорбила.

- В Париже есть люди,- продолжил он другим тоном,- которые собираются пробудить темную сторону силы. Они готовятся провести два действа - одно в канун Дня всех святых, другое - в день зимнего солнцестояния. И в том и в другом случае они намерены пролить кровь и уже наметили первую жертву. Но со второй жертвой у них еще не все решено. Закон, которому они подчиняются, требует, чтобы это была невинная девушка. Им нужна девственница, Мадлен,ее плоть, ее кровь,- и теперь они ее ищут.

"Вот ведь глупости",- подумалось вдруг Мадлен, хотя сердце ее стукнуло с перебоем.

- Ваша тетушка говорила мне, что в чем-то подобном был замешан когда-то и ваш отец. Он входил в окружение некоего Сен-Себастьяна Сен-Себастьян вернулся, он здесь. Он опять собирает свой тайный кружок. Ему помогают Боврэ и другие. Одно жертвоприношение, жуткое, но без большого пролития крови - менее, по их меркам, значительное, они уже совершили и стали сильнее. Мне бы не хотелось пугать вас, Мадлен, но вы ни в коем случае не должны приближаться к приспешникам Сен-Себастьяна. Между прочим, в число их входит и Шатороз.

- Шатороз? - вздернула подбородок Мадлен.- Он всего лишь глуповатый напыщенный щеголь.

- В вас говорит голос вашего разума, но не души. Слушайте голос души он важнее.

Мадлен смущенно и вопросительно взглянула на графа.

- Ваша душа подобна клинку - отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!

- Я слышу его и сейчас,- прошептала Мадлен, но граф лишь пожал плечами.

- Скажите,- произнес он, отвернувшись к камину,- что вы чувствовали, когда говорили с этим хлыщом?

Мадлен вспомнила ужимки маркиза и содрогнулась, удивляясь силе охватившего ее отвращения.

- Я ощущала себя цветком, к которому подползает огромный червяк.

- Вот истина,- выдохнул Сен-Жермен.

- Но он же ничтожество,- возразила она не столько графу, сколько себе.- Он же ни на что не способен...

- Не надо недооценивать их, дитя. Общение с ними - путь к падению, к гибели.

- Но... вы? - спросила Мадлен, опустив голову и средоточенно изучая свои ладони.- Какое вам дело до того, что может со мной случиться?

Сен-Жермен отвернулся, не смея взглянуть в ее лицо, где начинало светиться понимание.

- Это не важно.

- Если вы не скажете, я попробую догадаться сама.

Взгляды встретились, граф сделал шаг.

- Ваша жизнь так ужасающе коротка, что мне не вынести, если хотя бы один ее миг будет потерян. Мадлен встала, от ее щек отхлынула кровь.

- Сен-Жермен! С тихим смешком граф отступил. Глаза его помрачнели.

- О, не пугайтесь. Я мог бы сломить ваше сопротивление, но подобные методы добиваться желаемого давно мне претят. Больше тысячи лет мне не приходилось принуждать женщину... и уж во всяком случае, не в общепринятом смысле.

В маленькой комнате стало вдруг очень тихо. Свечи в семи канделябрах покойно мерцали.

- Больше тысячи лет? - Мадлен хотелось недоверчиво хмыкнуть, но звук застрял в горле.- А сколько же вам на деле?

- Я не помню,- ответил Сен-Жермен, опять отворачиваясь.- Когда в Риме правил Цезарь, я был уже стар. Я беседовал с Аристотелем. Эхнатон восхищался статуей Нефертити, которую я изваял. Ныне столица его в руинах, но я бродил по ее улицам, когда она была еще молода.

- Как же случилось, что вы не умерли? - спросила Мадлен, чувствуя, что ладони ее холодеют.

- Я умер однажды... очень давно. Смерть необъятней, чем жизнь. И потому жизнь ценней, ибо она мимолетна.

Глаза Мадлен налились слезами. В голосе Сен-Жермена слышалась такая пронзительная тоска, что сердце ее разрывалось от жалости.