Вацлав Кайдош - Опыт

Мефи ощутил внезапную дурноту. "Гнусные убийцы, - подумал он, глядя на распростертое тело брата Маргариты, - упрямые, гнусные убийцы..."

- Ты убил его!

- Спаси меня! - умолял Фауст, и его лицо в отблеске пламени было похоже на маску ужаса. Тоска была такой искренней, что в глубине души у Мефи что-то дрогнуло, и он успокаивающе поднял руку.

В эту минуту на лестнице раздался топот шагов и лязг железа. Дверь на лестницу распахнулась, ударившись о темную кирпичную стену. В свете факелов заплясали тени, отблеск пламени стекал по блестящим латам, как кровавые струи. Усатые, мрачные, смуглые лица.

- Убийца! - вскрикнул кто-то, и женщина с развевающимся облаком светлых волос и безумными глазами кинулась на Фауста. Валявшийся на полу окровавленный меч говорил яснее слов. Солдаты у двери ошеломленно смотрели на эту сцену.

Тут Мефи выступил из тени и поднял руку.

- Мир! - воскликнул он по-латыни. - Мир!

Никто не понял латинских слов, но они произвели свое действие.

Сначала задрожала группа у дверей. Вопль ужаса, паника, падение тел, шумный, судорожный бой за дверью. Через несколько мгновений от солдат осталось только оружие, да один-два шлема медленно скатывались по ступенькам, разбивая тишину звонкими ударами.

- Мир! - повторил Мефи.

Девушка встала и медленно прижала руку к губам, свирепый огонь у нее в глазах сменился ледяным ужасом. Она медленно отступала шаг за шагом. На лестнице она схватилась обеими руками за волосы и пронзительно закричала:

- Дьявол! Убийца моего брата - в руках у дьявола... Дьявол! - Остальное затерялось в безумном хохоте.

- Ты спас меня, господин... от виселицы.

- И от "жизни вечной", - насмешливо добавил Мефи.

Доктор задрожал.

- Мы не можем оставаться здесь. Если меня не потащит палач на виселицу, то меня ждет костер, - сказал он.

Некоторое время оба молчали.

- Хорошо, - произнес Мефи. - Я спасу тебя. Но ты тоже сделаешь для меня кое-что... Послушай...

Мефи знал, чего он хочет... В городе была чума.

Ее несли на носилках закутанные люди. Ее несли тучи воронов над грудами непогребенных трупов. Заупокойный колокол отбивал такт этому страшному призраку в его кошмарной пляске. Забитые двери были покрыты белыми крестами, отовсюду поднимался запах разложения. Ужас был начертан на исхудалых лицах, и священники в полупустых церквах служили реквием в тишине господнего отсутствия.

Двое прохожих прошли через покинутые ворота под угасшими взглядами стражников, неподвижные руки которых не выпустили оружия даже после смерти.

Тот, кто был повыше ростом, задрожал от возмущения.

- Я не пойду дальше, - сказал он. - Ты знаешь, что нужно делать, знаешь, как найти меня.

Фауст кивнул: зрелище смерти не волновало его. Он шел дальше по тихим улицам, огибал лужи, отскакивал от голодных собак.

Он постучался в ворота дворца. Долгое время ему отвечало только эхо, потом засов отодвинулся, и ворота приоткрылись.

- Я врач, - быстро произнес Фауст.

- Тут исцеляет только смерть, - быстрым шепотом ответил слуга. - У князя заболела дочь, он никого но принимает. Уходи!

Доктор сунул ногу между створами.

- У меня есть средство против чумы, скажи это своему господину.

Дверь приоткрылась больше, показалась растрепанная голова с острым носом. В глазах было недоверие.

- Ты дурак или... - В руке сверкнула пика.

Доктор отскочил, но не сдался.

- Я думал, князь не захочет, чтобы его дочь умерла, - сказал он и повернулся, словно уходя.

Слуга нерешительно глядел ему вслед, потом окликнул:

- Погоди, я скажу о тебе.

Князь был уже стариком, утомленным, закутанным в длинную парчовую одежду, расшитую золотом. На тяжелом столе стояла чаша, в которой дымилось вино. На лбу у князя лежал компресс, пахнувший уксусом.

- Если ты говоришь правду, - медленно произнес он, - то получишь все, чего пожелаешь. Если нет, тебя будут клевать вороны на Виселичной горе. Итак?

Доктор улыбнулся.

- Я не боюсь.

Князь смотрел на него, медленно гладя бороду, иногда нюхая губку, смоченную в уксусе.

- Дочь заболела перед полуднем, она горит как огонь и бредит... Отец Ангелик дал ей последнее помазание. Ты хочешь попытаться?

- Веди меня к ней, - ответил Фауст.

Тонкая игла шприца слегка прикоснулась к восковой коже; по мере того как по ней струилась серебристая жидкость, под кожей вырастало овальное вздутие. Доктор разгладил его и обернулся к князю.

- Теперь она уснет, - сказал он. - Через час жар у нее прекратится, но до вечера она должна спать. Она выздоровеет.

Взгляды присутствовавших следили за ним с суеверным страхом, его уверенность убеждала. Ему верили, как он верил Мефи, но шаги стражи перед запертой дверью комнаты, в которую его потом ввели, отзывались в душе тревогой. В конце концов у врага есть тысячи путей, и замыслы его коварны. Время шло, а в душе у Фауста угрызения совести сменялись страхом. Он беспокойно вертел в руках яйцеобразный предмет из голубоватого сияющего вещества; нажав красную кнопку на его верхушке, можно было вызвать Ужасного... но доктор не смел ее нажать.

Когда стемнело, загремел ключ. Слуги внесли блюда с дымящейся пищей и запотевшие бутылки. Они поклонились ему, и это вернуло ему уверенность. Доктор ел и пил, и ему было очень весело.

Потом он снова стоял перед князем, и у старика не было ни компресса, ни губки. Он смеялся и предложил доктору сесть.

- Прости, почтенный друг, тебе пришлось поскучать... Дочь моя спит, и лоб у нее холодный, тебя, наверное, послал всемогущий.

Священник в черно-белой сутане кивал в такт благодарственным словам. Доктору стало неприятно.

- Ах, нет, нет, ваша светлость. Это долг христианина и врача - помогать страдающим...

- Достоин делатель мзды своей, - бормотал монах.

Князь всхлипнул.

- Ты великий человек, доктор... Но можешь ли ты предохранить перед божьим гневом? Есть ли у тебя средство, чтобы отогнать болезнь заранее? Люди у меня умирают, и поля опустели. Кто их будет обрабатывать?

- А кто заплатит десятину? - спросил монах, перебирая четки костлявыми пальцами.

- Есть у тебя такое средство? - настаивал князь.

- Есть, - ответил доктор, и глаза у них алчно заблестели, - но с условием...

- Согласен заранее, - начал было князь, но монах сжал ему руку и спросил:

- С каким, милый сын мой?

- С тем, что вы создадите царство божье на земле.

Молчание. Князь переглянулся с монахом. Доминиканец перекрестился и провел языком по губам.

- Мы не печемся ни о чем другом, сын мой, - тихо сказал он.

Доктор нажал кнопку на яйцевидном предмете и положил его на стол. Они видели это, но ни о чем не спросили.

- Тот, кто примет мое лекарство, забудет обо всем, что было, - сказал он. - Его мысль станет чистой, как неисписанный пергамент. Тот, кто примет это лекарство, не будет знать болезни, и его уста не произнесут слов лжи...