.. Ладно, на первый раз отмажу тебя. Позже Гриценко узнал, что мастер, явившись к начцеха с безобразной лепешкой, доложил, что, по всей видимости, Егор Палыч обронил телефон во дворе завода, а потом по "Нокиа" груженый "КрАЗ" проехался. Причем не один раз. Может, пять-шесть... Тогда Сереге, слава Богу и спасибо Савеличу, сошло с рук. Но сейчас Гриценко упрямо отказывался, чтоб сошло с рук мастеру. - Ну, что стал как столб? Пошел вон! - неожиданно грубо выставил кузнеца Приходько. Ну Гриценко и пошел... прямиком в кладовую, куда со всего участка свозится готовая продукция. Кладовщице Марье Николаевне Гриценко нежно навесил лапши на уши: - Марья Николаевна, дорогая, выручай! Я там фланцы тебе сдал... - Как же, помню, - не отрывая глаз от вязания, подтвердила пожилая кладовщица. Спицы быстро плели из серой шерсти рисунок - такой же незатейливый, как жизнь кладовщицы. - Вот, сдать-то сдал, а заусенцы с фланцев не снял. Мне за это мастер голову оторвет. - Не оторвет, - не поверила Марья Николаевна. - Правильно. Но премии лишит. - Лишит, - сухо согласилась кладовщица. - Чего тебе нужно? - подняла взгляд поверх очков в дешевой оправе. - Забрать хочу фланцы. Чтобы заусенцы, значит, того... - Как-то ты косноязычно выражаешься, Сергей Иванович. Бери, но не все. Все не дам, а то Приходько часто заглядывает, хватиться может. Половину бери. И чтоб мигом заусенцы свои снял! Эх, добрая душа Марья Николаевна и... неграмотная. Тридцать лет на заводе работает и не знает, что заусенцы всякие должен токарь Бойко снять, но никак не кузнец Гриценко. Серега старательно отсчитал 850 фланцев, погрузил на тележку, но повез не к молоту своему, а к пятидесятитысячетонному прессу. Подвалил к сотоварищу, чесавшему язык с симпатичной девчонкой-технологом, наврал ему, что жена его звонит, что трубка ждет в кабинете мастера... А сам, пока сотоварищ бегал рыкнуть на жену, чтоб от работы не отрывала, вывалил на пресс все до единого 850 внеурочных фланцев да одним махом, в один присест могучего пресса превратил их в стальную лепешку. Гораздо больше, чем та, что из японской "Нокиа" вышла. Проделал этот акт вандализма прямо на глазах молодой технологши, но та, вместо того чтобы сексуально побледнеть и справедливо возмутиться, вдруг заметила: "Да вы, Сергей Иванович, нигилист!" Приходько, позже познакомившись с Серегиным безобразием, жутко психанул и в тот же день наклепал гневную докладную на имя начцеха: мол, уважаемый Егор Палыч, должен сообщить вам, что кузнец Гриценко С.И. - злостный вредитель, нанес непоправимый урон родному заводу, поэтому гнать надо Гриценко в три шеи, чтоб духу его не было на заводе и прочеее и прочее. А скользкий и лысый, как подшипник скольжения, заммастера Фомич при этом мерзко подгавкивал... Вот и погнали Гриценко с завода, на котором он отбарабанил неполных 12 лет... Ну и шут с ним! Не с заводом, конечно (к заводу Гриценко всей душой привязался), - шут с мастером Приходько! Правда, такую, прямо сказать, пацифистскую позицию в отношении воинствующего мастера Серега занимал недолго, а если точно - 18 часов. И не мудрено: в среду в три часа пополудни Серегу с треском уволили, а уже на следующий день в девять утра от него ушла жена - Людмила Гриценко. И к кому? По злой иронии судьбы или, чего еще хуже, по большому обоюдному согласию Людка досталась... все тому же Приходько! Смылась вертихвостка, а пятнадцатилетнюю Машку как ни в чем не бывало бросила. Перед тем как хлопнуть дверью, сказала Гриценко: "Ведь в ней твоя кровь, не моя. Ты с ней лучше ладишь. Вот и воспитывай! А я Борису, даст Бог, еще рожу". И ушла. А что Сереге - до дочери ли сейчас? Пиво в его руках пенилось слабо, зато душа клокотала, как густой кипяток, угрожая того и гляди хватить через край и ошпарить отчаянием вперемежку с сердечной яростью. Самого Серегу и ошпарить... Над ним, будто мим в неудобной позе, застыла кривая абрикоса, продолжая безропотно защищать его макушку от палящих солнечных лучей. В ту минуту Серега чувствовал себя таким обиженным, таким обделенным, так ему было себя жалко, что он не в состоянии был воспринять ни чужую любовь к себе, ни чужую жалость. Ну разве что чужое горе могло отвлечь его от невеселых мыслей о себе...
* 2 * "Ладно, чего там, пойду напьюсь", - просто, как, наверное, любой бы в его ситуации, решил Гриценко и отправился на завод. Не доходя 30 метров до проходной, свернул влево в проулок, под сень старых лип, мирно пахнущих пылью и необлетевшим липовым цветом. Ноги привычно несли Гриценко в пролетарское кафе "Поричка", расположенное на первом этаже одного из панельных домов. Стеклянные двери, поставленные еще в советские времена, отбрасывали на тротуар щедрую россыпь солнечных зайчиков, путавшихся под ногами прохожих. Нащупав в заднем кармане брюк небрежно сложенные десять гривен, Гриценко подмигнул своему отражению в кафешной двери и вошел внутрь. Кафе "Поричка" в народе беззлобно называли "парной". Здесь всегда было душно, накурено, наполнено хмельным гомоном, вскриками, покрякиванием, звоном бутылок, шелестом полиэтиленовых пакетов, треском пластиковых стаканчиков, вонью липких луж под ногами... - даже тогда, когда во всем кафе пила лишь одна продавщица за стойкой. Сегодня в "парной" было людно. Гриценко многих узнал, вежливо кивнул с безопасного расстояния. Вслед за одобрительными возгласами вроде: "Молоток, Серега, забил х... на их брудни гроши!" или "Гриц, ты б еще под пресс мастера яйца засунул, шоб меньше пялился на наших баб!" - с разных сторон посыпались полупьяные приглашения выпить. Но на Серегу что-то нашло, пока еще смутное и без имени, что так же не просто сразу уловить и назвать, как идущую ночью на город грозу. Недолго выстояв в очереди, доверительно пахнущей табаком, машинным маслом и отчего-то домашним борщом, Гриценко взял полулитровый полиэтиленовый стакан "Черниговского" и встал за столик... напротив мастера Приходько. За столиком, кроме них, - ни души. Увидев такое, народ в "парной" притих. Растерялся, видать, и мастер, потому как заговорил первым, несмело глядя поверх Серегиного левого уха: - А ты здесь никак герой, Сергей Иваныч. Вот наш человек-то какой: подавай ему в герои исключительно пьяниц и вредителей! Что скажешь, Иваныч? Серега молча пил, удивляясь своему поступку: и на хрена он раздавил те фланцы? Ведь не стоит, не стоит того этот жалкий человечишка! - Хм, считаешь теперь ниже своего достоинства вести со мной беседу? насупился мастер. Затем, вдруг резко перегнувшись через стол к Гриценко, забрызжал слюной, зашипел зло, как гусь: - Да мне твоя жена знаешь до какого места?! Она... Как материальная и моральная компенсация урона, который ты мне, козел, нанес! Я из-за тебя, мудака, четыре тысячи потерял! А ты мне про свою жену... В следующую секунду мастер Приходько потерял свой актерский нос.
Читать дальше
