...А обернувшись примерно через час, увидел, что в отделе, кроме меня, осталось только двое: пожилая заслуженная Погожина, да мэнээс, дочка директора Евдохина. - Куда это все подевались? - изумился я. - Сами удивляемся, - пожала плечами Евдохина, - похоже на эпидемию, только очень уж разные симптомы. У Бурлаки вдруг зуб заболел, да так, что он аж заорал - вы не слышали разве? У Корнеевой температура подскочила до тридцати девяти, Фундуков схватился за живот - и бегом: сильнейшее расстройство желудка, Иванов и сам не понял, что с ним, только позеленел весь и потащился домой... - А что Савельева? - спрашиваю, но уже начинаю догадываться... - Сама ничего, но ей позвонили, что у нее квартира горит. - А Танечка наша? - Тоже позвонили: дочка ее в детском саду вывихнула ногу. ... Боже, неужели все мы такие слабые, завистливые существа? Но и я хорош: зачем было дразнить народ финским костюмом? А с другой стороны целых две женщины устояли. Милые, добрые Погожина и Евдохина! Хотя... Как может Евдохина мне завидовать, имея такого папашу - директора и академика? А Погожина вообще ничего не замечает и ни о ком не думает, кроме своего фокстерьера Адольфа, по сравнению с которым мы все грубые и глупые существа. Да и на пенсию ей скоро. И все равно я чувствовал к обеим симпатию, чуть ли не умилялся их независтливости. Но тем более,- подумал я умудренно: пока они такие хорошие, гуманно ли рисковать дальше? Мало ли что может их задеть! - Ой, "признался" я, - что-то в глазах потемнело. Передайте, пожалуйста, шефу: пошел в поликлинику... Я отыскал пустынный внутренний дворик, чтобы собраться с мыслями. Мысли собрались, однако облегчения не принесли, наоборот, стало страшновато. Вид мой оставался весьма благополучным, и не только у знакомых, но и у случайных прохожих мог пробудить зависть. К тому же первая реакция - только начало. "Пропишет" мне, например, ктото головную боль, у него самого голова начнет пухнуть, он тогда еще пуще мне позавидует - ведь я-то по-прежнему как огурчик - и уже такого пожелает, что "скорую" придется вызывать - ему, естественно... Так что же делать? Конечно, прежде всего - срочно домой. Жена сегодня в отгуле, она умная, что-нибудь да посоветует. И потом, вот уж кто от меня не пострадает - не будет же она завидовать собственному мужу! Но на подходе к дому я засомневался. Дело в том, что моя жена - поэтесса. Причем поэтесса, которую нигде ни разу не напечатали. Она, правда, говорит, что это даже хорошо - значит, ее стихи опередили время: позднего Пушкина тоже ведь даже Белинский не понимал. Но все же, думаю, она предпочла бы, чтобы время за ней поспевало. И еще: когда мы женились, она высказалась в том духе, что, мол, я не должен удивляться, как это она выходит за меня - ведь это уж слишком, если оба супруга талантливы. Ну, а в результате вышло еще хуже, чем с Витькой: у меня изобретения, публикации, а у нее - полная безвестность. Я ее, опять же, утешал, она сквозь слезы кричала, что не нуждается в моих утешениях, что на самом деле я бы только обрадовался, если бы она оказалась бездарной и должна была, в связи с этим, погрязнуть в домашнем хозяйстве... Вспомнил я эти сцены, и стало страшно. Убедиться в том, что она меня ненавидит... И еще хуже: из-за меня с ней чтонибудь случится! Представил и бросился прочь от дома. Мало того, тут же вспомнил еще одну вещь, и совсем растерялся. Меня ведь завтра по телевидению покажут: угораздило недавно изобрести новый фильтр для очистки выхлопных газов. Запись еще до отпуска была, а теперь - передача. И сколько ж народу пожелает мне черт знает чего! Да и жена, конечно, специально телевизор включит. Тут, правда, меня посетила счастливая идея. Звоню из автомата домой и убитым голосом говорю, что меня срочно гонят в командировку в Норильск на целый месяц. И расписываю, как там будет ужасно, даже гостиницу не бронируют. Жена стала возмущаться, хотела звонить в мой институт, насилу ее отговорил. Так что супругу я на время спас. Пока вот звоню ей, будто из Норильска, рассказываю, что живу в общежитии, терплю холод и всяческие лишения, а пробыть, возможно, придется еще месяц. Да. Но вот с телевидением... Бросился я тогда сразу в редакцию. Конечно, к главному меня пускать не хотели, но едва кто-то говорил "туда нельзя", я напускал на себя счастливый вид, у очередного цербера сразу начинало что-нибудь болеть, и ему становилось не до меня. Признаю, это было жестоко, но что оставалось делать? Главный редактор, однако, отменять передачу отказался, даже когда я соврал ему, что фильтр не работает. - Какая разница? - пожал он плечами. - Работает, не работает. Все равно у нас никакие изобретения не внедряют. Мне оставалось только с ужасом ждать следующего вечера. И он настал. В те часы, как рассказал потом знакомый врач, скорая помощь смогла ответить едва на каждый десятый вызов. Счастье еще, что передачу сильно сократили, - Ну, вот, - вздохнул Андрей, - так теперь и живу. Стараюсь никому на глаза не попадаться, ни с кем не разговаривать. Но тяжело, конечно, такое одиночество. Вот к вам рискнул обратиться, вы уж меня извините. - Ну, что вы! - воскликнул я, - вы меня прямо-таки спасли! - Приятно слышать, - с сомнением покачал он головой. - А все же боюсь, чтобы вы о нашей встрече не пожалели. И тут, словно в подтверждение, я вспомнил, что тоже смотрел передачу, где Андрея показывали. И было то как раз в дни моей размолвки с женой. Ах ты, паразит, - подумал я тогда - все-то у тебя хорошо, и супружница, небось, тебя любит, и любовниц полно - Андрей по телевизору выглядел таким обаятельным, уверенным, счастливым. И так мне захотелось, чтобы неприятность у него произошла - особенно, почему-то, из-за жены... Так это, значит, у меня все от него! А я еще тут сижу, сочувствую. И сам не успел опомниться, как пожелал ему... страшно подумать, что. Меня охватил ужас - ведь прямо сейчас это самое произойдет со мной! Закрыл глаза, приготовился, но... минуты шли, а так ничего и не случилось. - Что с вами? - встревоженный моим долгим молчанием, спросил Андрей - Слава богу, ничего! Вы представляете - ничего! - Вы что: пожелали мне, чтобы я сошел с ума? - совсем запаниковал он. - Ха! Сошел с ума! Тоже мне - катастрофа! Я вам такого пожелал! И со мной ничего не случилось! Вы понимаете, что это значит? Вы спасены! И все окружающие тоже. Можете досрочно возвращаться из Норильска и бежать к любимой жене. - Ну нет, - с сомнением покачал головой Андрей, - страшновато все-таки судить по единичному случаю... - Что ж, проверьте вон на том мрачном типе, уж он вам понажелает благ! Тип, о котором я говорил, был совсем уже рядом. Его взгляд с неприязнью скользил по деревьям, по скамейкам, а нас прямо-таки обдал ненавистью. - Да, - тихо сказал Андрей, - лучшего подопытного не найти. Извини, мужик, если что выйдет не так, но сам понимаешь: не могу же я всем человечеством рисковать. А тем более женой. - И широко улыбаясь, он поднялся навстречу мрачному прохожему: - Погодка-то какая, папаша? Тот скривился, что-то пробурчал и прошел мимо. И с ним тоже ничего не случилось! - Ура! - бросился Андрей меня обнимать. - Но послушай, - снова засомневался он, - тебе ведь легче стало, когда мы встретились. Значит, бабкино заклятье все же действует. Я немного подумал. - Предлагаю гипотезу: бабка за всеми твоими приключениями наблюдала и поняла, что перебор у нее вышел. А в то же время не хотелось ей оставить твой бескорыстный поступок без столь же бескорыстной награды. И вот она, похоже, условия ее уточнила: с каждым случится то, что он тебе пожелает, но только если пожелание доброе. Так что возвращайся в большую жизнь. Представляешь, скольких ты сможешь осчастливить! - Увы, - грустно усмехнулся Андрей, - боюсь, что таких найдется очень немного. И, похоже, он оказался прав. Вот и со мной с тех пор ничего особенно приятного не произошло. Даже жена не вернулась. Хотя... может, это как раз и есть то хорошее, что мне выпалоа я не понял?
