Клаус Мекель - Ошибка

И тем не менее они восстали. Правда, через несколько лет после революции во Франции, но тем более бурными эти события нам всем показались. Так вулкан, на долгое время затаившийся, исподволь накапливает лаву.

Сыграло роль и то, что несколько лет подряд был неурожай; а как раз в тот год Эрнст Август обложил своих подданных новым обременительным налогом - по случаю визита князя следовало полностью преобразить дворцовый парк. Это дорогостоящая и совершенно излишняя затея стала последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Меня тоже раздражала такая расточительность, хотя в то время нищета моих земляков не особенно бросалась мне в глаза. Меня куда больше злило, что не отпускаются средства на науки. Не только на математику и философию, науки в некотором смысле отвлеченные, но даже на физику, медицину и экономику - области знаний, которые могли способствовать прогрессу в стране. Подкармливали же нескольких шарлатанов, пользовавшихся милостями графини. Прискорбнейшие обстоятельства!.. Когда в начале девяностых годов я походатайствовал перед графиней за доктора аграрных наук, разработавшего программу мер по улучшению использования наших лугов и пастбищ, меня ждал отпор с ее стороны. Проект был многообещающий, но для начала требовались некоторые средства. И вдобавок он пусть и в незначительной степени, но задевал интересы правящей касты.

У фаворитки-графини было красивое узкое лицо с чуть раскосыми глазами и большим ртом. Она сидела напротив меня на желтом диванчике в платье с глубоким декольте, завитая по последней парижской моде. В салоне ее небольшого дворца "О солей" - "Под солнцем" - на стене висела картина с купающимися нимфами. Поглаживая лежавшую на коленях пекинскую болонку, она поинтересовалась, почему ученый муж не явился к ней лично.

- Он что, сам не может рассказать мне, что у него?

Я оторвал взгляд от нимф и поглядел на нее с заискивающей улыбкой:

- Он неоднократно пытался, графиня, но вы его не принимали.

Удивление ее казалось искренним:

- Вот как? Что-то не припоминаю. Правда, в последнее время я была чрезвычайно занята, могла и забыть. Хорошо, доложите вы.

Я пустил в ход все свое красноречие. Объяснил ей замысел молодого ученого, все преимущества его проекта.

Она слушала внимательно, она была неглупа, эта графиня.

- А откуда мы возьмем деньги на лошадей и необходимый хозяйственный инвентарь?

Я промолчал, ибо ответ на этот вопрос должна была дать именно она.

- Я предвижу, во что это выльется, - проговорила она несколько погодя. - Придется сократить расходы на содержание конюшни, отложить постройку охотничьего домика, забыть о переустройстве парка. Нет, нет, мой милый, на это я никогда не подвигну графа.

Нимфы смотрели на меня с издевкой, однако я не сдавался.

- Но ведь это окупится... будущее страны...

- Будущее! - сказала она. - Что нам известно о нем! Он хоть хорош собой, этот ваш доктор, чтобы я могла представить его графу?

Чего нет, того нет.

- Он так же незаметен, как и я, - попытался я отшутиться, но сразу почувствовал, как ее интерес к разговору тут же улетучился.

- Хорошо. Мы все обдумаем, - бросила она свысока. - Посмотрим, что удастся сделать.

Сделать не удалось ничего. А моему другу только и осталось, что положить проект на самое дно дубового сундука, который он унаследовал от своих родителей. Эрнст Август не пожелал отказаться ни от охотничьего домика, ни от шикарного выезда, ни тем более от роскошного парка. В марте 1795 года, когда в вырытый позади дворца пруд пустили воду и по его зеркальной глади заскользили гондолы с графскими гостями, а в крестьянских домах истощились последние запасы, тут она и разразилась, наша революция.

В полдень 22 марта прошло заседание Гражданского совета Бирнбаха, на котором постановили, что "впредь так продолжаться не может! Долой насилие! Долой нищету!". После обеда подожгли дворец "О солей", а к вечеру сотни крестьян потянулись со всех сторон к графскому дворцу, чтобы призвать к ответу "гонителя правдолюбцев", как они называли Эрнста Августа.

В тот день хлестал ливень и дул резкий ветер. Вооружившись косами, вилами и старинными ружьями с каменными замками, восставшие разогнали графскую гвардию, штурмом взяли графские склады и разобрали оружие. Они, столько лет сдерживавшие свою ненависть к господам, церемониться с ними не стали. Капитана презренных дворцовых гвардейцев, который с несколькими подчиненными встал у них на пути, разорвали на месте; первого советника Хирша, пытавшегося скрыться в поле, вздернули на дереве. Зато графиня фон Рудов отделалась легким испугом. Она еще утром догадалась, что запахло жареным, и бежала в Саксонию. Старшего придворного лесничего, на совести которого был не один бедолага, брошенный в тюрьму лишь за то, что поймал в лесу зайчонка, отхлестали плетью. Его судьбу разделили и многие другие придворные. Зато сам Эрнст Август пропал бесследно. Дрожавшие от страха слуги клялись захватившим дворец повстанцам, что графа только что видели в его покоях.

В этот самый день, события которого ошеломили меня с той же силой, что и остальных, прямо к ним непричастных, я завершил наконец подготовку к моему великому скачку во времени. Позади остались годы, когда я проверял верность формул на лягушках и мухах-однодневках. Мне удалось даже послать в путешествие во времени кролика, лишь эксперимента с человеком я не проводил. Конечно, при этом я считал первым кандидатом в это путешествие самого себя. Несмотря на то что жил я уединенно и никого из посторонних в мои опыты не посвящал, я просто обязан был взять этот риск на себя - а в том, что подобное путешествие таит в себе опасность, я не сомневался. Поэтому я тщательнейшим образом подготовился к перенесению в будущее, а настоящее время рассматривал, так сказать, как прошлое.

Однако восстание крестьян, события, о которых я рассказал выше, решимость мою поколебали. Я, разумеется, всей душой был на стороне восставших, и мне очень хотелось стать свидетелем дальнейшего развития событий. Как-то пойдут дела у нас во Франкенфельд-Бирнбахе? Я колебался, не зная, как мне быть. На улицу я выходить не решался: ведь люди считали, что я нахожусь под личным покровительством графини. Забежал ко мне сосед, рассказал кое-какие подробности и ушел. Наступил вечер, я сидел в кабинете, вслушиваясь в звуки, доносившиеся со стороны дворца, наблюдал за движущимися факелами и ждал. Я уже держал руку на рычаге, способном перевернуть мой мир, но нажать никак не решался. И в эту секунду в дверь моего кабинета постучали.

Это был он, его графское высочество Эрнст Август IV собственной персоной. Сначала я даже не понял, что перепачканный в весенней грязи человек с прикрытым шарфом лицом и в нахлобученной на лоб меховой шапке - "наш отец и хозяин".