Грег ИГАН - Журнал «Если» 2008 № 07

– Почти готово, – ответил я. – В результате процедуры выявляются, а затем удаляются конкретные воспоминания. Память лабильна. Гиппокамп преобразовывает долговременные воспоминания из коры головного мозга, обрабатывая их как недавние. Наноботы стимулируют синапсы, чтобы образовать новый олигоден…

Пола прижала палец к моим губам, прервав поток терминологии.

— Я пришла сюда не для того, чтобы слушать эту болтологию.

— А для чего? – Я указал Поле на стул возле лабораторного стола.

– Только не думай, что я тебе рад.

Пола расправила юбку, усаживаясь. Я не видел ее несколько месяцев и сейчас обратил внимание, что шрамы у нее на лбу заживают гораздо быстрее моих.

– Гид, ко мне сегодня приходили Иклакик. Хотели, чтобы я дала показания по поводу моего пребывания в Рое. – Пола содрогнулась.

– Как будто я могу сказать об этом что-то хорошее. Подозреваю, что делегаты от народа Иклакик приходили и к тебе.

– Да.

— Спросить тебя…

— И снова да.

— Ты можешь это сделать, Гидеон? – Пола наклонилась через стол, потянулась к одной из лабораторных чашек и зачерпнула горсть порошка из размолотых листьев амнезии. Поднесла к носу, вдохнула, а затем позволила порошковому забвению вытечь меж пальцев. – Если тебе опять нужны добровольцы, я готова. Хочу ампутировать кое-какие воспоминания.

— Можно попробовать. Какие именно воспоминания ты хочешь удалить?

— Ты что, смеешься? – она уставилась на меня. – Я хочу удалить всё. Заточение в Рое. Пытки. Камеру. Бак. Плюс всю чужую память, которую в меня закачали, когда все мы были…

— Нет, так не пойдет. – Между делом я занялся какой-то давно откладывавшейся уборкой, только бы не смотреть на Полу. – Процедура выделяет и удаляет память о конкретных инцидентах. Не о временных промежутках. Я не могу взять на себя ответственность за удаление двухгодичного куска височной доли мозга, как будто ничего и не произошло.

— Моя просьба – мой риск, – заявила Пола весьма самоуверенным тоном.

— И мой отказ. – Я обернулся к ней. Как она может так улыбаться, пройдя через все это? После того что они сделали с ее лицом? Когда Пола улыбается своим диагональным ртом, шрамы на се лице становятся еще заметнее. – Даже если бы я и мог стереть из твоей памяти два года, что останется на их месте? – сказал я. – Одно огромное белое пятно там, где раньше был кусок твоей жизни.

– И все же это лучше, чем то, что есть сейчас.

– Если в Рос были какие-то отдельные эпизоды, которые ты хочешь стереть из долговременной памяти, какие-то всплески особой жестокости, которые выделяются по сравнению со всем остальным, я с удовольствием попробую удалить их, – предложил я Поле. – Но я даже не стану пытаться выкорчевать все разом. Я никогда не ставил целью своего проекта удаление широкого спектра воспоминаний.

Она скептически глянула на меня.

— Вот только не надо мне врать, Гидеон. Уж я-то тебя насквозь вижу. По-моему, твои исследования уже достигли того уровня, на котором возможна широкоформатная амнезия… Только ты приберегаешь ее для себя.

— Еще чего!

— Брось, Гидеон. Я могу допустить, что твои воспоминания о Рое чуть менее омерзительны, чем мои, потому что щел… то есть Иклакик были более пристрастны к узникам женского пола. Помимо всего прочего у тебя есть это светлое воспоминание о том Иклаки, который воспротивился Рою и помог тебе. Я лелею память об этом, Гидеон… хотя мне она досталась из вторых рук, от тебя, когда мы были мысле-связаны в баке. А ты прожил этот эпизод на самом деле. И все же я не поверю, что ты не удалил бы эти воспоминания из своей головы, если бы мог.

— Именно так, – сказал я. – Эти твари, щелкуны, они сломали мое тело, уничтожили мое достоинство, украли два года моей жизни… и ты хочешь, чтобы я просто забыл об этом? – Я взмахнул искалеченной рукой перед Полой, чужой палец при этом непроизвольно дрожал. – Даже если бы я мог стереть эту память, думаешь, я хотел бы проснуться однажды утром вот с этими изуродованными ногами, с этой не моей рукой, с работой, отставшей от графика на три года – и не иметь ни малейшего понятия о том, как это вышло? Ну уж нет! Мои воспоминания о баке, о камере. Моя ненависть. Память и ненависть. И мои шрамы. Если я лишусь этого, у меня не останется ничего. Два года в тараканьем аду – и все коту под хвост. Ты думаешь, я вот так брошу все это и просто пойду дальше?

Пола смотрела мне в лицо. Не знаю, может быть, она изучала шрамы у меня на лбу.

— Гидеон, тебя мучают кошмары?

— Я за них заплатил.

— Когда я вышла из Роя, от меня не осталось ничего, – промолвила Пола. – Даже души. После того как Рой самоуничтожился, мне пришлось выращивать свою душу заново. Так что я представляю, как дорого она стоит… Но, Гидеон, я бы продала свою душу, если бы только могла избавиться от памяти о той грязи, через которую я прошла в Рое.

— Ну а я свою оставлю при себе. Ты хочешь, чтобы я простил эту мразь? Просто помахать им изуродованной рукой и сказать: «Что было, то прошло»?

— По-моему, другого выхода нет, – возразила Пола. – Иклакик развивались как отдельные личности. Рой был каким-то отклонением: что-то вроде вирусной мутации, которая распространилась по их обществу и изменила геном всего вида. Болезнь прошла, и теперь они… разроились.

— Так что, спустить им это с рук? – Я поднес руку ко лбу, указывая пальцем на шрамы. – А кто заплатит за это?

— Ну, Гидеон, в самом деле… Ну кто, по-твоему? В Рое Иклакик не было ни пчелиной матки, ни Гитлера, ни тараканьего Папы. Одни Иклакик выше рангом, чем другие, но в коллективном Рой-сознании все они были равноправными компонентами. Все они были в коллективном рабстве.

— И все отдавали приказы, – напомнил я. – Так что все одинаково виновны.

— Нет, Гидеон, нет, – возразила Пола. – Из всех, кто побывал в заключении у Роя, ты-то должен знать, что Рой-члены были не одинаково виновны. Ведь один Иклаки пытался помочь тебе.

Я только посмотрел на нее и ничего не сказал.

— Ты встречался с ней снова? В смысле, с ним. – Пола признает женский пол партеногенетических щелкунов, но знает, что я предпочитаю думать о них в мужском роде. – После того как Рой-вирус снова мутировал и Иклакик вновь обрели индивидуальные сознания, ты не отыскал того, кто тебе тогда помог?

— Вовсе он мне не помог, – возразил я. – Этот единственный добросердечный щелкун во всем Рое ничего не сделал, чтобы хоть на наносекунду приблизить мое освобождение. Согласен, на несколько секунд он помог мне почувствовать себя… человеком. Но после этого – назад в бак.

– Так ты встречался с ним снова?

– Нет. Он мертв, Пола. Должен быть мертв. После того случая, когда он воспротивился Рою, тот просуществовал еще восемь месяцев. Щелкун, который бросил вызов Рою, не мог так долго хранить свою индивидуальность внутри Роя. В обществе телепатов одному разуму-изменнику спрятаться негде. Либо они нашли его и казнили, либо он снова впал в коллективный разум… и они убили его после этого. В любом случае он мертв.