Виталий Каплан - Иной среди Иных

- Извините, Дмитрий Александрович, - виновато сказал вдруг Антон. Распустил я себя что-то. Но и вы меня поймите, тяжело ведь это, когда умный, порядочный человек всё время видит в тебе беса и подозревает в любой мыслимой и немыслимой пакости. Лена, - повернулся он к своей коллеге, - ну попробуй ты.

- Дмитрий Александрович, - мягко начала Лена, - давайте уж в самом деле разберёмся, ну что тут такого ужасного с точки зрения веры? Знаете, почему Антон меня пригласил сегодня? Потому что я тоже верующая. Православная. Вот, извольте убедиться, - она слегка одёрнула ворот блузки. - Крестик. Я верую в того же Господа, что и вы, Дмитрий. Я тоже посещаю храм. И при этом я - Иная, волшебница третьего уровня силы.

Если она думала этим потрясти Дмитрия, то явно просчиталась.

- Знаете что, Лена, - максимально мягко начал тот, - не существует ведь такого термометра, чтобы взять вот и измерить глубину и искренность веры. Вы говорите, что крещёная - охотно допускаю. Что в храм ходите - тоже вполне возможно. В храм и колдуны, между прочим, дерзают порой заходить, чтобы от иконы, как они сами выражаются, энергией подпитываться. Тоже с крестиками на шее.

- Это правда, - неожиданно вставил Антон. - Бывают такие невыявленные Иные. Причём Светлые. Только они не от икон, они от людей заряжаются. Что строжайше запрещено Договором. Мы их отлавливаем и...

- Лена... - Дмитрий чуть было не добавил "дорогая", но вовремя удержался от неуместной вольности. - Я вполне допускаю вашу искренность. Да, в вашем сознании прекрасно совмещаются истины веры и все вот эти "иные" дела. Но из того, что они совмещаются в вашем сознании, ещё не следует, что они совмещаются на самом деле. Святая Церковь совершенно недвусмысленно говорит о колдовстве. Мне напомнить места из Писания? Мне напомнить высказывания Святых Отцов? Магия - от сатаны. Пускай лично вы так не думаете, пускай не поклоняетесь сознательно лукавому, но объективно именно его целям и служите. Вот скажите мне - вы вообще давно крестились?

Лена немного смешалась. Потом, вздохнув, ответила:

- Весьма. Восемьдесят три года назад.

Тут уж Дмитрия наконец проняло. Он едва сдержался, чтобы не присвистнуть.

- Иные живут долго, - пояснила Лена. - Просто мы умеем выглядеть соответственно возрасту, когда были инициированы. Меня крестили во младенчестве. Ещё Гражданская война шла. А инициировали в дни Карибского Кризиса. Помните, когда Никита Сергеевич Америке ботинком грозил?

- Ну так что же, - Дмитрий решил держаться до последнего, - вы действительно живёте воцерковленной жизнью? Вы не реже чем раз в месяц причащаетесь Святых Тайн? Вы столь же регулярно исповедуетесь? Держите молитвенное правило, соблюдаете посты? Наконец, у вас есть духовник? Он знает, что вы занимаетесь магией?

Похоже было, что он попал в точку. Лена замялась.

- Вы очень формально подходите, Дмитрий, - наконец отозвалась она. - Вы, похоже, ставите на первое место обряд, церковную дисциплину. А важнее ведь другое, внутреннее. Вера Господу, любовь к Нему.

- Верующий Господу и заповеди Его соблюдает, - возразил Дмитрий. - Если для вас, Лена, созданная Им Церковь - истинное Тело Христово, если вы веруете, что Церковь управляется не людьми только, но и Духом Святым, то и все церковные требования должны соблюдать. А иначе это и не вера вовсе. Иллюзия веры. Вы выбираете из христианского вероучения только то, что вам удобно, что близко - и называете это своей верой. А остальное отбрасываете. Хотя стоило бы задуматься раз оно, остальное, вам чуждо, то, может быть, дело в вас? Может быть, вы не доросли? Несмотря на восемьдесят три года? Вы уж извините мою резкость, просто разговор пошёл такой, что грешно лукавить и умалчивать, человекоугодия ради. Ну, или, скажем, "иноугодия", - улыбнулся он.

Лена не стала улыбаться в ответ.

- Вы жестоки, Дмитрий, - бесцветным голосом сказала она. - И что хуже всего, сами не замечаете свою жестокость. Вы только себя, "воцерковленных", считаете христианами, а остальные, значит, быдло? Притворяются верующими? Ну да, они слабее, они реже ходят в храм, не выполняют все положенные обряды. Да, их можно гвоздить древними канонами, которые принимались совсем в другую эпоху, при других обстоятельствах. Но ведь они тоже веруют в Господа нашего Иисуса Христа. И как знать, может, в каких-то случаях их вера более живая? И раз уж мы перешли к обсуждению моей персоны... В своей жизни я сменила семерых духовников. Восемьдесят лет, видите ли, это довольно много... Ни одному из них я не говорила, что Иная. Потому что дать такое знание обычному человеку - означает нагрузить его непосильным бременем. Такое испытание разве что святому по силам. Мои духовники были хорошими священниками, но великих старцев, великих подвижников среди них не было. Я каялась перед ними в своих грехах - в реальных грехах, за которые стыдно, за которые кусает совесть. А каяться в том, что Иная... что есть в тебе эти способности... Я родилась такой, понимаете? Этого не выбираешь. Это как пол, как национальность...

- А вот ваш товарищ говорил, - напомнил Дмитрий, - что потенциальных Иных спрашивают, согласны ли они инициироваться. Причём бывают и несогласные. Правда, Антон? Или наврали?

- Правда, - хмуро кивнул тот. - Только вот Елена Николаевна была тогда в такой ситуации, в какую не дай вам ваш Бог попасть.

- Ребёнок у меня тогда умирал, - тихо пояснила Лена. - Младший сын, Петя. Тринадцать лет... Саркома лёгкого, безнадёжный случай. И эта была единственная возможность его спасти. Я знаю, что вы сейчас скажете. Цитату скажете. "Кто любит сына или дочь более Меня, тот недостоин Меня". Только знаете что помолчите лучше. А то ведь легко осуждать, не испытав на своей шкуре.

Дмитрий замолчал. Действительно, глупо сейчас с ней препираться. Он понимал умом, что Лена сорок лет назад совершила чудовищную ошибку, что цитата вполне к месту. Только вот говорить это было никак нельзя. Не поворачивался язык.

- Ну вот что! - приподнимаясь, заявил Антон. - Эти разговоры можно тянуть до бесконечности. Но мы не будем. Вы должны быть зарегистрированы, Осокин, и вы будете зарегистрированы. Прямо сейчас. Без всякого на то согласия.

Дмитрий хотел было возмутиться - и не смог. Что-то невидимое, но крепкое обхватило его, заморозило голос, сдавило сердце. Он попробовал дёрнуться бесполезно. Как в резиновых тисках.

Антон между тем выбросил вперёд кулак - точно собирался ударить, но, задержав его в движении, резко разжал пальцы. И сгусток синего пламени, сорвавшись с его ладони, устремился к Дмитрию. Прошёл сквозь плотную ткань куртки, сквозь рубашку. Вонзился в грудь. Кожу на миг опалило жаркой болью - но тут же боль схлынула, оставив после себя голубоватое сияние. Которое, с каждым мгновением делаясь бледнее, вскоре исчезло.