Александр Гейман - Елена

— Ну хорошо, тогда другое — а сколько времени все это тянулось?

— Где-то полгода.

— Так долго?

— Хм, так было же из-за чего и тянуться, не только расстаться. Не всякой женщине в пять утра будешь за чифиром рассказывать о четырех встречах принца Сидхартхи, а потом посмотришь в глаза и скажешь: «Я хочу тебя» — причем, ей и то интересно, и это. Мы и сами под конец стали понимать, что нам не любовниками надо быть, а как-то по-другому — только не знали — как. А как трогательно она меня ревновала! «С кем ты представлял себя из нашей группы?» — почти по Евангелию — с кем ты прелюбодействовал в душе своей? — «Вот с этой и этой». «Ну, и с этой, наверное?» — а я действительно почти всю группу примерил — «Да, и с ней тоже.» — «И с ней?!. Она же мымра, она же некрасивая!» — «Почему, она интересная.» — «Вот гад!» Или пошутить могла: идем по улице, я и вспомню из детской книжки: «Шел Шашка по шошше и шошал шошку» — а в ответ следует: «Шла Ленка по шоссе и сосала Сашкин». И начнет расписывать: тихо едет машина, на капоте Сашка со спущенными штанами, за ним она… Потом, жить не по трафарету — это тоже ведь чего-то стоит. Ну и проникновения у ней были кое-какие, и — Тайна, этого уж не касаюсь. Да и постель — до и после Ленка могла себя безобразно вести, но здесь-то была безупречна. Почти. А у многих женщин наших наоборот — ходят-то вроде гладко, ну, а в постели по-свински, а это показание, между прочим, более надежное.

— Как по-свински?

— А так, низший тип — думает, что если легла и ноги раздвинула, то уже все — она облагодетельствовала. И мужчина обязан стараться — и в постели, и в жизни — отрабатывать, что его к мировому сокровищу допустили.

— Знакомо.

— О чем и речь. Переучить, конечно, можно, но долго, и лучше уж в сторону. Видишь ли, здесь дело даже не в сексе. Главное, человек должен принять вызов своей судьбы, — а этогото все и боятся — и ищут, за кого спрятаться. Вот сейчас американские феминистки у нас толкутся и, конечно, лепят много смехотворного. Но в этом-то они правы — наши женщины слишком зависимы, слишком несамостоятельны, слишком хотят укрытия — на том и попадаются. Пока дело дойдет до мужчины, наша женщина уже сто раз отдалась государству — на простой секс её уже не остается. Это не метафора, кстати, все буквально так. Все эти стереотипы — «хорошо то, плохо это», «в жизни надо так и так» и так далее — это ж не просто так приобретается, — на это тратиться надо — и тратится на это жизненная сила — Эрос. Одна беда поиметь-то её во всех видах поимели, мусором голову забили, но кайфа от этого совершенно нет. Теперь она ждет, что придет мужчина и доставит ей положенное удовольствие, — а мужчине уже просто некуда воткнуться. Ну и что с такой жизни? — конечно, пьянка. Понимаешь, то, что принято считать общественными установлениями, государством, моралью там — это на самом-то деле такое коллективное совокупление — да ещё с таким размахом и с такими извращениями, что куда там какому-то порновидео — это уже так, манная каша. «Пентхаус» сто тысяч народа не сгонит в бараки, а Адольф Гитлер пожалуйста, хоть сто миллионов. И я не великие новости открываю — на Западе это азбучные вещи для любого психолога или, скажем, антрополога.

— Очень интересно, но ты сильно отвлекся. Как вы все-таки разошлись? Ну, внешне-то хоть как все обстояло?

— Я не выдержал. Если кратко, написал письмо — извинился, что я не Бог, что быть вместе без её участия не получается, слов больше было, но суть такая. Приехал, привез письмо, сказал, что ухожу, поцеловал в губы и уехал. Потом умирал несколько дней — не то, что очень её хотел, а просто плохо было, как вот с водки. Может, и умер, не знаю.

И где-то в это время приснился сон. Будто я стою на маленькой такой планетке, и она начинает сдвигаться с места вверх. А напротив на такой же планетке стоит Ленка и растерянно так смотрит на меня. Над ней такая большая радуга — и эта радуга её за мной не пускает. И мы все дальше расходимся.

И примерно в это же время произошла одна важная вещь. Был, кажется, конец марта, все таяло, в небе стояло солнце, и все сверкало. Конечно, это не мировые линии, а все равно — какой-то отблеск в таких случаях есть. И среди этого сверкания я неожиданно понял, почувствовал, что я свободен: я могу пойти, куда захочу, и делать то, что найду нужным, я могу прямо сейчас повернуть к вокзалу и поехать в Ригу или Хабаровск, а могу, если так решу, сесть в этот мокрый снег и умереть прямо здесь, и только моя глупость, а никакой ни Бог, ни женщина, ни страна, — может держать меня на привязи самых больных или самых сладких переживаний. Тогда я, конечно, не знал, а ведь это и было настоящим магическим решением, — таким, которому можно помешать исполниться, но которое нельзя оспорить или отменить — таких сил в мире просто нет. И как знать? — может быть, вся эта путаная история затем и приключилась, чтобы я принял вот это решение свободы.

Потом у меня было разное, такого уже не было. Самое странное, что лет пять я вспоминал Ленку довольно часто, но — никак: ни как хорошее, радостное, ни как больное и плохое — просто — было и было. За это время я прочитал кое-какие тексты, кое-что понял и теперь могу, мне кажется, определить, что у нас было неправильно.

У Ленки главная ошибка была та, что она была «красный демон»: пользовалась тонкими, верхними энергиями, чтобы получать наслаждение, а правильная направленность противоположна. А моей ошибкой было то, что я пытался быть с ней вместе, как с обычной женщиной, рутинно, тогда как мы оба на это не годились. Следовало совсем другое — построить магический союз и помочь друг другу понять в себе чудесное — хотя бы попробовать так. Но мы были слишком нетерпеливы, слишком глупы и невежественны — оно и не получилось.

А может быть, и это неверно, и все бывшее и небывшее — всего лишь эпизод в старой игре Охотника и Дианы.

имена и конкретные обстоятельства, естественно, изменены