Роджер Желязны - Одержимость коллекционера

— Что ты здесь делаешь, человек?

— Это длинная история.

— Прекрасно, я люблю длинные истории. Садись и рассказывай. Нет, только не на меня!

— Извини. Так вот, я здесь из-за моего дядюшки, он сказочно богатый...

— Подожди. Что значит «богатый»?

— Ну, очень состоятельный.

— А что такое «состоятельный»?

— Хм. У него куча денег.

— Что такое «деньги»?

— Ты, кажется, хотел услышать мою историю?

— Да, но я хотел бы понимать, что ты говоришь.

— Извини, Булыжник, но я и сам тут не все понимаю.

— Меня зовут Камень.

— Ладно, пускай Камень. Предполагалось, что дядюшка, человек с весом, пошлет меня учиться в Космическую Академию, но он этого не сделал. Ему больше по вкусу гуманитарное образование. И он отправил меня в университет, в эту допотопную скукотищу, изучать негуманоидные цивилизации. Улавливаешь мою мысль?

— Не совсем, но, чтобы оценить, не обязательно понимать.

— Вот и я то же говорю. Мне вовек не понять дядю Сиднея, но я вполне оценил его возмутительные вкусы, сорочьи наклонности и страсть вечно путаться в чужие дела. До того оценил, что даже тошнит. А больше мне ничего не остается. Дядюшка — плотоядный идол всего нашего семейства и обожает ставить на своем. К несчастью, он у нас еще и единственный денежный мешок, а отсюда следует так же неукоснительно, как ИКССТ за ЭЗЕНТОМ, что он стоит на своем всегда, во всех случаях без исключения.

— Эти ваши деньги, как видно, очень важное вещество.

— Настолько важное, что загнало меня за десять тысяч световых лет на безымянную планету... кстати, я как раз подобрал для нее имя: Сквернида.

— ДЗАТТ невысокого полета — жаден, гадина, потому у него и полет невысок.

— Да, я заметил. Хотя ведь ДЗАТТ — это мох, так?

— Так.

— Отлично, значит, с упаковкой будет проще.

— Что такое «упаковка»?

— Это когда кладут что-нибудь в ящик, чтобы переправить куда-нибудь в другое место.

— То есть передвинуть?

— Примерно.

— А что ты собираешься упаковать?

— Тебя, Камень.

— Но я не из тех, которые скользят...

— Послушай, мой дядюшка коллекционирует камни, понял? А вы тут — разумные минералы, единственные на всю галактику. И притом ты самый большой, другого такого крупного я еще не встречал. Улавливаешь мою мысль?

— Да, но я никуда не хочу двигаться.

— А почему? Ты будешь самый главный во всей дядюшкиной коллекции. Вроде как в стране слепых и кривой — король, да простится мне такое вольное сравнение.

— Пожалуйста, не надо сравнений. Не знаю, что это означает, но звучит отвратительно. А откуда твой дядюшка узнал про нашу планету?

— Один мой наставник вычитал про нее в бортовом журнале старинного космического корабля. Наставник, видишь ли, собирал коллекцию старых бортовых журналов. А журнал этот вел некий капитан Красогор, он совершил тут у вас посадку несколько веков назад и подолгу беседовал с вашим братом.

— Как же, как же, славный старый ворчун Красогор! Что-то он поделывает? Передай ему привет и...

— Он умер.

— Что ты сказал?

— Красогор умер. Кончился. Загнулся. Отдал концы. Вздиблился.

— Да неужели! Когда же это случилось? Я уверен, это было прекрасное зрелище, просто великолепное...

— Право, не знаю. Но я сообщил о вашей планете дядюшке, и он решил, что ты ему необходим для коллекции. Потому я и прилетел, он послал меня за тобой.

— Это очень лестно, но я никак не могу с тобой лететь. Мне уже скоро пора диблиться...

— Знаю, я все прочитал про дибленье в журнале капитана Красогора, только дяде Сиднею не показал. Загодя выдрал эти страницы. Пускай он будет поблизости, когда ты вздиблишься. Тогда я получу в наследство его деньги и уж сумею щедро вознаградить себя за то, что не попал в Космическую Академию. Во-первых, заделаюсь горьким пьяницей, во-вторых, стану распутничать вовсю... а может, в обратном порядке...

— Но я хочу диблиться здесь, среди всего, с чем я сросся нераздельно!

— Вот лом. Я тебя от всего этого отделю.

— Только попробуй, я сию же минуту вздиблюсь.

— Ну нет. Прежде чем завести этот разговор, я высчитал твою массу. В земных условиях пройдет по меньшей мере восемь месяцев, пока ты достигнешь нужной величины.

— Да, верно, я хотел тебя обмануть. Но неужели ты не знаешь жалости? Я провел здесь столько веков, с тех пор как был совсем маленьким Камешком. Здесь жили мои предки. Я так старательно собирал мою коллекцию атомов, ни у кого в окрестности нет лучшей молекулярной структуры. И вдруг... вырвать меня отсюда, когда вот-вот настанет время диблиться... с твоей стороны это просто бескаменно!

— Не горюй, все не так страшно. Уверяю тебя, на Земле ты сможешь пополнить свою коллекцию самыми прекрасными атомами. И ты увидишь такие места, где еще не бывал ни один Камень с твоей планеты.

— Слабое утешение. Я хочу, чтобы мои друзья видели, как я диблюсь.

— Боюсь, что об этом не может быть и речи.

— Ты очень жестокий, человек. Надеюсь, ты будешь поблизости, когда я вздиблюсь.

— Когда настанет час этого события, я уж постараюсь оказаться подальше, ведь у меня впереди шикарные кутежи.

На Скверниде сила тяжести гораздо меньше земной, так что Камень без труда удалось подкатить к планетолету, упаковать и с помощью лебедки водворить внутрь, по соседству с атомным двигателем. Но планетолет был легкий, спортивный; чтобы приспособить его для скоростных пробегов, владелец снял часть защитной брони; вот почему камень вдруг ощутил жар вулканического опьянения, почти мгновенно прибавил к своей коллекции самые что ни на есть отборные образчики — и тут же вздиблился.

Огромным грибом он взметнулся ввысь, потом мощными волнами разнесся над равнинами Скверниды. Несколько юных Камней низринулись с пыльных небес, отчаянным воплем на общей всем в этих краях волне возвещая о муках своего рождения.

— Взорвался, — сквозь треск разрядов промолвил один из дальних соседей. — И раньше, чем я думал. А каким жаром обдает, одно удовольствие!

— Да, великолепно вздиблился, — подтвердил другой. — Что ж, если ты хороший коллекционер, твои труды всегда увенчаются успехом.