Владимир Егоров - Падение Арконы

Не сладко приходилось боянам и на Руси.

В тринадцатом веке потомков Велесова внука нарекли скоморохами. Во многом утратив наследие великих предков, они пели и плясали, радуя народ. Игорь знал — их будут жечь и убивать не меньше чем последних волхвов и прочих носителей Вед. Видно, велика сила песенного слога! И не сила это вовсе, а мощь настоящая. И боятся ее те, кто нечист душой.

Эрили, так звали сельских знахарей и калик в Скандинавии, с успехом пользовали низшей магией символов, заключенной в рунах. Скальды и бояны владели искусством составления рунического заклинания. Объединенные в целое руны порождали магическое действие. Именно это таинство божественного творения помирило асов и ванов, как не должно никогда разъединить германцев и славян! И в знак согласия между собой создали боги Квасира. После трагической гибели он превратился в чудодейственный напиток, Приводящий в Движение Дух, так асы и ваны, а через них и люди, обрели мед поэзии — дар стихосложения.

«Расскажу о том, как Квасура получил от небожителей секрет приготовления сурыни. И она есть утоление жажды, которое мы имели. И мы должны на празднике-Радогоше около богов радоваться, и плясать, и венки подбрасывать к небу и петь, славу богам творя. Квасура был мужем сильным и от богов вразумляемым. И тут Лада, придя к нему, повелела вылить мед в воду и осуривать его на солнце. И вот Солнце-Сурья сотворило то, что он забродил и превратился в сурицу. И мы пьем ее во славу божью…» — рек Любомудр еще одну, на этот раз словенскую версию обретения кваса, а Игорь-Ингвар, вспоминая, дивился — и как это он раньше не примечал.

— И получили мы наставление от Велеса, как творить квасуру, называемую сурыней… Чуть настанут дни Овсеня, пахарь кончит жатву и радуется сему, и пьют руги напиток богов. И если иной не удержит своего естества и скажет порой горькие напрасные слова — это от Чернобога, а другой получит радость — то от Белобога.

— Но пьем мы равно за них обоих, потому что лишь Род — мера всему! — говорил верховный волхв.

Итак, внимание Ингвара привлек широкоплечий, высокий рыжеволосый скальд с гладко выбритым лицом, что выглядело крайне необычным среди русых бородатых ругов. С чела на щеку у него сползал свежий, багровый запекшейся кровью шрам. За спиной незнакомца виднелись рукояти двух слегка изогнутых легких мечей, такие многие века спустя назовут шашками. Видимо, пришелец владел в совершенстве не только искусством скальдскапа, а также мастерством кровавым и прозаичным.

А Игорю, что смотрел на мир сквозь те же Ингваровы очи, но «иными глазами», этот третий почему-то напомнил любимого им Рутгера Хауэра, и он заочно проникся к скальду уважением.

— Будьте здравы, страннички! Далеко ли путь держите!? — окликнул Ратибор троицу, выступив вперед.

— Держим путь мы с земли бодричей, ободеритов, что по Одеру да Лабе живут. А идем к Лютобору, князю ругов и защитнику священного острова.

— Худо им.

— Еще бы не худо. Под германцами волком воют, а куда денешься!

— Дело есть?

— А то как же? Имеется… — ответил за всех мужчина с мечами.

— Таково ли дело, чтобы князь рядил? — засомневался Сев, показываясь с противоположной Ратибору стороны.

— Да, ладно тебе! Смотри, как старик уморился! — прервал его Ингвар, и уже обращаясь к путникам, миролюбиво продолжил — Вы простите нас, странники, на то мы и в дозор поставлены, чтоб чужих высматривать. Вы скажите нам, какого вы роду-племени… А до князя вам лучше с нами добираться. В ночи оно и заблудиться можно.

— Наши имена ничего не скажут, а роду мы росского, в том не сомневайтесь. Кто такие мы? Не разведчики, не лазутчики, а певцы мы бродячие. Нам дорога — дом родной, чисто поле — пуховая постель… — опять ответил за всех подозрительный рыжеволосый.

— Ой, что-то не нравится мне этот боян! — раздалось в ответ, — Да ты посмотри на себя! Ну, какой из тебя певец? Глаза рысьи, нос орлиный, этот шрам — схватки лютой память?

— Песнь клинков — лучшая из песен! Скажешь не так? — не унимался Сев.

— Ты поверь нам, добрый человек! Мы не тати и не воры. Все зовут меня Светланою, — встала между ними девушка. — А спутники мои — верный Инегельд она указала на мужчину — и Златогор, дед моего отца. Именуют нас по-разному. Кто кличет фокусниками и артистами, кто певцами безродными. Иной вспомнит о скальдах, другой о внуке Велеса, третий о Браги, сыне Одина.

«Ага!» — сказал себе Игорь — «То-то больно стар, кудесник. И молчун к тому же. Он из тех же, что и мой Олег, царствие ему небесное!»

— Имя-то не наше, Инегельд, не русское! — заупрямился Сев.

— Что в имени тебе моем, юноша! Я бы звался Иггволодом, коль не страшно тебе — таким знают меня враги! Но как величать себя — знаю сам.

— Пусть Инегельд споет! — предложил Ратибор. Сев согласно кивнул. «А если у незнакомца и впрямь что-то толковое получится — вот стыд то! Но лучше лишний раз своего остановить, чем врага проморгать!» — подумал он.

— Я не могу петь, когда того не желаю… — начал Инегельд и улыбнулся, видя как ладонь Ратибора нервно поглаживает рукоять грозной и таинственной датской секиры — ибо те, кто с ней познакомился поближе, никому больше не выдавали тайну этого знакомства… впрочем, как и все остальные тайны тоже.

— Сейчас самое время для хорошей драпы, потому что всем нам скоро потребуются небывалые силы. Но для хвалебных строк у меня не лучшее настроение… — продолжил молодой скальд.

Старик Златогор незаметно сдвинул музыкальный инструмент на колени и, не говоря ни слова, тихонько тронул струны. Певец вершил свое колдовство:

Следом запела и Светлана, ее исполнение не шло ни в какое сравнение с приблатненными выкриками размалеванных эстрадных певичек конца двадцатого века, столь привычными для слуха Игоря. Под мерный перезвон струн и аккомпанемент морской волны, набегавшей на берег, братья услышали такую балладу: