Фрэнк Герберт - Барьер Сантароги

Десейн сбавил скорость у противоположного конца моста, внезапно почувствовав приближение опасности, а он уже научился доверять подобным предупреждениям.

Дальше дорога тянулась вдоль правого берега.

Машина медленно ехала по дороге, и он, бросив взгляд вверх по течению реки, в сторону моста, заметил, что река скрывается там в зарослях ив.

Внезапно Десейн подумал о реке, как о существе, скользящем по земле и тихо подкрадывающемся. У него возник образ жидкой змеи, ядовитой и полной энергии зла. В ней сосредоточилась какая-то злоба. И ее шум — она насмехалась над ним!

Десейн облегченно вздохнул, когда дорога свернула в сторону от реки и, извиваясь меж двух невысоких холмов, спустилась в небольшую долину.

Среди деревьев мелькало стекло, за которым сверкала зелень, занимавшая намного большую площадь, чем он ожидал.

Дорога закончилась асфальтированной стоянкой перед длинным каменным строением. Вверх по склону холма рядом с теплицами расположилось еще несколько каменных зданий — с черепичными крышами, занавешенными окнами.

На стоянке находилось огромное количество машин, и это показалось любопытным Десейну — машин было не меньше сотни.

Он видел множество людей — мужчин, ходивших между теплицами, женщин, быстро сновавших взад-вперед, какие-то фигуры, одетые в белые халаты, за стеклянными стенами.

Десейн подъехал к ряду машин и начал выискивать, где бы припарковаться. У дальнего конца длинного каменного здания он обнаружил свободное пространство, заехал туда и начал осматриваться.

Потом он услышал какое-то монотонное пение.

Он повернулся в сторону этого звука — он шел от рядов строений, находившихся за теплицами. В поле зрения появилась группа детей, марширующая по дорожке между зданиями. В руках они несли корзины. Их сопровождало трое взрослых. Дети в ритм шагов хором повторяли какую-то считалку. Вскоре они исчезли из виду, скрывшись за теплицами.

Что-то оборвалось внутри Десейна.

Слева раздались чьи-то шаги. Повернув голову, Десейн увидел Паже, шедшего вдоль ряда стоящих машин в его направлении. Неуклюжесть его громадной фигуры подчеркивалась белым халатом. Шляпы на нем не было, и ветер растрепал его волосы.

Паже свернул на свободное пространство, где стояла машина Десейна, остановился и заглянул в открытое окно грузовика.

— Ну вот, — произнес он, — все, как говорила Дженни: вы вернулись.

Десейн покачал головой. Сказанное Паже что-то означало, но смысл этих слов не доходил до сознания Десейна. Он провел языком по губам.

— Что?

Паже нахмурился.

— Дженни все предвидела. Она сказала, что вы, скорее всего, приедете сюда, — казалось, что он говорит это, прикладывая большие усилия.

«Прибытие», — подумал Десейн. Так они называют это — воздерживаясь от поспешных суждений, просто для обозначения происходящего. Он внимательно посмотрел на широкое добродушное лицо Паже.

— Я видел детей, — сказал Десейн.

— А чего вы ожидали?

Десейн пожал плечами.

— Вы собираетесь выкинуть меня из долины?

— Эл Марден говорит, что тот, кто покидает Сантарогу, заболевает лихорадкой, — ответил Паже. — А те, кто остаются под наблюдением, извлекают из этого пользу.

— Считайте, что я — в числе последних, — сказал Десейн, улыбнулся и открыл дверцу грузовика.

— Поехали, — сказал Паже.

Десейн, вспомнив о реке, помедлил. Он вспомнил разорванный ковер в коридоре гостиницы, газовую струю, озеро, стрелу… хлорную известь. Он вспомнил Дженни, убегающую от него… «Не подходи! Я люблю тебя!»

— Поехали же, — повторил Паже.

Все еще пребывая в нерешительности, Десейн спросил:

— Почему детей держат здесь?

— Мы должны делать акцент на внешних проявлениях детства, — ответил Паже. — Да, это жестоко, но естественно — здесь выращивается еда, — он обвел рукой теплицы. — Здесь они получают образование. Здесь есть электроэнергия. Ничто не расточается зря. У детей нет неудовлетворенных желаний.

И снова Десейн встряхнул головой. «Я что-то никак не могу понять его».

«Делать акцент на внешних проявлениях детства». Это походило на монолог шизофреника, и он вспомнил случайно подслушанный им разговор пары молодых сантарожцев в «Голубой овце».

«Как можно кому-либо слышать закат?»

— Вы говорите не на английском, — пожаловался Десейн.

— Нет, на английском, — возразил Паже.

— Но ведь…

— Дженни говорит, что вы все поймете. — Паже с задумчивым видом поскреб по щеке. — Тренируйтесь, Десейн, — снова показалось, что он говорит с огромным трудом. — Куда делось ваше Weltanschauung? [1] Мировоззрение (нем.) У вас же широкий взгляд на вещи? Целое больше, чем сумма частей. Что это такое?

Паже широко обвел рукой, как бы охватывая не только всю эту долину с комплексом теплиц, но также всю планету, всю вселенную, простиравшуюся за ней.

У Десейна пересохло в горле. Этот человек спятил!

— У вас же есть опыт переживания, который дает Джасперс, — продолжал Паже. — Попытайтесь усвоить его. Дженни говорит, что вы легко сможете сделать это, а она редко ошибается.

Чувство, сдавившее Десейну грудь, превратилось в боль. В голове мелькали беспорядочные и лишенные смысла обрывки фраз.

Суровым голосом Паже произнес:

— Лишь примерно для одного из пятисот Джасперс оказывается недейственным… — Он простер руки ладонями вверх. — Вы не относитесь к числу этих некоторых. Могу утверждать это. Вы станете человеком с раскрепощенным сознанием.

Десейн взглянул на какое-то здание, на проходивших мимо людей. Все двигались быстро и целенаправленно, словно в танце пчел — эти движения должны были упорядочить его мысли. Но что-то мешало ему.

— Попытаюсь облечь это в выражения внешнего мира, — продолжал Паже. — Возможно, тогда… — Он пожал плечами, оперся о дверцу, наклоняя широкое лицо поближе к Десейну. — Мы просеиваем семена реальности через фильтры идей. Мыслеформы ограничены речью. Другими словами: язык формирует русло, в котором двигаются наши мысли. Если мы ищем новые формы действительности, то мы должны отказаться от языка.

— Какое отношение это имеет к детям? — Десейн кивнул в сторону теплиц.

— Десейн! Мы с вами имеем обычный инстинктивный опыт. Что происходит в психике несформировавшегося человека? Как индивидуальности, как представители отдельных культур и обществ, мы, люди, повторяем каждый аспект инстинктивной жизни, являвшийся неотъемлемой частью существования человечества как вида в течение бесчисленных поколений. С Джасперсом этот связующий элемент нам уже не нужен. Так что, соединять это с жестокостью детства? Нет! Тогда мы получим насилие, хаос. У нас не будет общества. Как это просто, верно? Мы должны перенести ограничивающий свободу порядок на врожденные свойства нашей нервной системы. У нас должны быть общие интересы.