Джулиан Мэй - Джек Бестелесный

Люсиль говорила:

– Теперь, когда мы твердо знаем, что прогноз внутриутробной генной инженерии сугубо отрицателен, согласись, есть только один выход.

Тереза промолчала и продолжала играть – технически блестяще, но без всякой глубины и нюансов.

Люсиль держала в узде свою знаменитую вспыльчивость, проецируя сожаление, сочувствие, женскую солидарность, и одновременно пускала в ход всю силу своего принуждения.

– Тереза, милая, у семьи нет иного способа оградить тебя от последствий твоего безответственного поведения. И ребенок…

– …в любом случае обречен, – договорила Тереза, рассеянно улыбаясь.

– Северен сам произвел генетическую оценку и подтвердил наличие по меньшей мере трех не поддающихся изменению летальных особенностей в ДНК эмбриона. И мне не нужно напоминать тебе, – голос Люсиль стал жестче, – что, проведя этот анализ, Севви становится таким же пособником преступления, как и я. Но он был готов подвергнуть себя опасности ради того, чтобы убедить тебя в необратимости ситуации.

– И я благодарю вас обоих за это. И за то, что вы не донесли на меня.

– Нам и в голову не приходило доносить на тебя Магистрату!

Губы Терезы чуть дернулись.

– Ну, разумеется! Честь семьи Ремилардов и честь первого человеческого кандидата в Магнаты – подобный скандал запятнал бы нас навсегда.

– Ты не понимаешь, что говоришь! – Голос Люсиль оставался спокойным, невозмутимым, но внутри у нее все кипело от возмущения, и это было вполне открыто потаенному зондированию Марка. – Разве ты не понимала, что делаешь, когда сознательно пренебрегла Статутами Размножения?

– Нет, я понимала… но вовсе не собиралась вредить Полю или остальным членам семьи. Я… я понимала только, что на этот раз стоит рискнуть.

– Как ты могла надеяться, что все останется скрыто?..

– У меня был план. До того, как беременность станет заметной, потихоньку уехать на Кауаи, где теперь живут только коренные гавайцы и горстка североамериканцев. В старый дом моей семьи у моря. Придумать какой-нибудь предлог было бы просто! – Тереза усмехнулась. – Поль, безусловно, не заметил бы моего отсутствия среди шумихи и забот в связи с приближением конца Симбиарского Попечительства и официальной церемонии утверждения новых Магнатов Земли на Консилиум Орбе. Я решила, что потом, когда Конфедерация Землян наконец займет свое место в Галактическом Содружестве, а члены династии обретут статус Магнатов, меня так или иначе оправдают.

– Ну, рассчитывать на это никак нельзя!

– Не я одна считаю Статуты Размножения несправедливыми! И я не первая среди оперантов, кто пытался их обойти. Для нормальных людей наказание исчерпывается штрафом и стерилизацией да утратой некоторых привилегий, так почему симбиари решили применить к нам такие драконовские меры?

– У нас, оперантов, больше привилегий, – мягко ответила Люсиль. – И на нас лежит больше ответственности.

– К черту! – Голос Терезы оставался ровным. Но теперь она импровизировала что-то в духе Баха – стремительное, почти лихорадочное в своей сложности. – К черту все гнусные идеи Попечительства. К черту экзотиков и их Галактическое Содружество. Как глупы мы были, воображая, будто стать членами галактической цивилизации – значит обрести нескончаемое счастье!

– В этом с тобой согласятся кое-какие нормальные люди и некоторые операнты. Но в подавляющем большинстве человечество верит, что Вторжение спасло нашу планету от катастрофы.

– Цена – если измерять ее человеческим достоинством – была чрезмерно высока.

На мгновение покров сочувствия, экранировавший сознание Люсиль Картье, утончился и прорвалась мысль: «Жалкая глупая невротичка!» И если к этому жесткому приговору и примешивалась хоть капля любви или жалости к Терезе, то Марк ее не уловил.

Тереза словно бы ничего не заметила и продолжала невозмутимо:

– Но все это уже не имеет значения. Моя маленькая хитрость оказалась бессильной против твоей материнской проницательности, Люсиль. И ты меня разоблачила.

Она замедлила темп, музыка стала минорной. Потом почти небрежно сказала:

– Если вы с Севереном готовы сделать все необходимое, лучше назначить это на завтра, пораньше утром, прежде чем Поль вернется из Конкорда.

– Слава Богу, ты наконец опомнилась! – Люсиль вскочила с кресла, быстро подошла к невестке, взяла ее за руки и подняла с табурета. – Дорогая, я знаю, как это для тебя ужасно. И я безумно сожалею, что все так обернулось. Нам следовало бы понять твое душевное смятение. Во всяком случае, Поль…

Тереза высвободила руки.

– Поль? Нет, – сказала она тихо. В ее глазах стояли слезы, однако доступный свекрови внешний слой ее сознания внезапно проникся небрежностью, равнодушием, словно секрет перестал быть источником мук.

– Поль ничего бы не узнал. Догадаться могла только женщина. Ну что же, завтра все будет позади… Люсиль, не надо больше тревожиться из-за меня. Ты совершенно права, я – дура, и кончим на этом. По-моему, теперь тебе лучше уйти – заняться необходимыми приготовлениями. Мне бы хотелось побыть одной… Ты же знаешь, я не люблю, чтобы кто-то слышал, как жутко звучит мой голос.

– Чепуха, – твердо сказала Люсиль. – Голос у тебя прекрасен, как всегда. Сколько раз нам повторять тебе, что все твои трудности с пением – просто самовнушение? И другая… эта тоже навязчивая идея. Все это поддастся излечению, если ты только…

– Прошу тебя… – В глазах Терезы мелькнуло страдание. – Позволь нам побыть вместе последние часы.

– Но оно же ничего не сознает. В пять месяцев! – Голос Люсиль сорвался на визг, глаза сверкнули. – Ты слышишь его только в своем больном воображении!

– Да, конечно.

Тереза отвернулась от Люсиль, снова села за клавиатуру, поставила фортепьянный лад и заиграла «Колыбельную» Шопена.

– Завтра я буду готова. Просто сообщи мне, где и когда.

Люсиль узнала мотив, и ее губы сжались в узкую полоску. Но она только кивнула и вышла из комнаты. Торопливо спустившись по лестнице, Люсиль подошла к ожидавшему ее наземному автомобилю. Марк выждал, пока его бабушка выехала на Мэйн-стрит, и только тогда повел турбоцикл к дому, на ходу заговорив с матерью.

Марк: Мама, я приехал.

Тереза: Марк? Ты? Но… почему, милый? Ты же собирался после семинара на Оканагоне попутешествовать с друзьями? Побывать в Поющих Джунглях. Я же знаю, как ты ждал этих каникул. Что случилось?

Марк: Я приехал помочь тебе.

Тереза: Я же сказала, что все хорошо. Тебе не из-за чего тревожиться. (Отчуждение.)

Марк: Я знаю, что это не так. Я ощутил твою беду. Угрожающую тебе опасность. У меня возникло непреодолимое побуждение. Ты принудила меня, и я приехал.

Тереза: Нет-нет, Марк. Тебе известно, каково мое сознание, кому же, как не тебе? Способность к принуждению у меня развита слабо. Я не способна проецировать принуждение даже в соседнюю комнату. Так что же говорить о пятистах световых годах до Оканагона?