Михаил Башкиров - Банный вор

Вор последние три года работал сторожем в конторе.

Гонял чаи, штудировал детективы, а под утро дремал на широком столе, отодвинув в сторону разбитые арифмометры.

Сегодня, в среду, досыта отоспавшись после очередного дежурства, он поехал в центральную баню. Пробив талон компостером, уставился в окно трамвая. От утреннего снега не осталось и следа, только кое-где у заборов да под старыми тополями белели робкие полоски. Солнце успело высушить крыши.

Когда трамвай с визгом завернул и стал приближаться к институту, вор закрыл глаза. Ему не хотелось видеть эти бледные стены, где он проторчал после окончания биофака целых пять лет.

На остановке «Центральный рынок» он сошел, купил стакан орехов, проверил в кармане отмычку.

Через пятнадцать минут вор уже разделся в дальней кабинке и, держа в одной руке таз, а в другой — мешочек с мочалкой и шампунем, отправился в моечную. Возле отпотевших дверей стояла банщица и размашисто водила шваброй по мокрому полу. Это была тетя Зина.

— Да откроете вы мне двенадцатую или нет? — крикнул кто-то визгливо. — Полчаса жду!

— Сейчас, — тетя Зина прислонила швабру к стене и, выловив из кармана драного халата крючок, прошлепала мимо.

Вор посмотрел ей вслед, улыбнулся, перехватил таз в другую руку и дернул дверь на себя.

В моечной было просторно, гулко и безлюдно. На ближней скамье толстый старик мылил голову. Двое стояли возле кранов. Пацан махал руками под душем.

Скоро начнут подходить… Вначале потянутся заводские… Сегодня у них зарплата…

Вор забрался в парной на самый верх, открыл вентиль на полную. Он любил париться, и, наверное, с этого все и началось…

Однажды… Как это было давно… Грустно вспомнить… В общем, пришел, как обычно, в баню, сунул портфель в кабинку, расстегнул плащ — и тут на вешалке заметил часы. Позолоченные, на массивном браслете. Нет, он не сцапал их, подумал, вдруг хозяин спохватится. Когда вернулся — часы продолжали висеть… Не оставлять же их…

Вор завернул вентиль. По ступенькам поднялся мужик в вязаной шапочке, махнул ядреным веником, но тут же пригнулся и ворча спустился вниз.

С потолка срывались горячие увесистые капли.

Мужик потоптался у дверей, потряхивая веником, и снова залез наверх. Темные березовые листья щелкали и трещали, охаживая спину.

Прогревшись, вор ополоснул лицо холодной водой прямо из-под крана и пошел отдыхать к своей кабинке.

— Мать, открой, пожалуйста, — сказал он, когда тетя Зина протащила рядом с его резиновым ковриком швабру — тряпка оставляла на кафеле широкий след. — Курить хочется — умираю…

Тетя Зина сильно, с нажимом, раз-другой безуспешно провернула крючком в скважине, но вот, наконец, язычок, лязгнув, освободил дверцу.

— Угости сигареткой…

Вор тщательно вытер пальцы о полотенце, достал пачку сигарет, газовую зажигалку.

Когда тетя Зина зашлепала к очередному клиенту, вор большим пальцем вдавил язычок замка вовнутрь и заклинил его там. Теперь дверца открывалась без усилий и тихо.

Здесь, в углу, почти все номера были свободны — тазы лежали сверху цинковыми касками. Оставалось ждать…

После второго захода в парную он заметил, что две кабинки слева от него заняты. Из-под одной торчали грязные «кирзухи». Это, наверное, тот пьяненький, который пытался отобрать веник у мужика в шапочке. По виду работяга. Наверное, поддали во время обеда и рванули через забор.

Вор огляделся, прислушался, достал отмычку, шагнул к нужной дверце, натренированным движением рук проверил карманы и, спрятав засаленный бумажник к себе в куртку, вернулся в моечную. Навстречу ему попались трое парней с полной сеткой пива. Они устроились в том же углу, основательно и надолго.

Успел…

Вор намылил голову, окатился водой, не торопясь, вразвалку пошел одеваться.

Тетя Зина открыла ему кабинку.

Парни травили анекдоты…

Через полчаса вор был дома. Он сидел в мягком кресле и потягивал через соломинку мандариновый сок. Бумажник лежал на столе. Но вор не торопился — как приятно щекотать нервы, почти как в лотерее… Бумажник казался ему то значительным и пухлым, то, наоборот, чрезвычайно гадким и тощим…

В дверь позвонили. Вор аккуратно накрыл бумажник газетой.

— Одолжите мне ваши хрустальные рюмочки, — затарахтела соседка. Представляете, у моего благоверного юбилей… А мне ваши рюмочки без ума понравились еще с того раза, помните, когда вы затащили нас…

— Какой разговор, Елизавета Михайловна!

— Да вы не беспокойтесь… Все будут целехоньки…

— А я, Елизавета Михайловна, опять в Спортлото четыре номера угадал.

— Ох, и везунчик! С вас причитается…

Вор составил рюмки на маленький расписной поднос и вручил соседке.

— Дура, — сказал он, захлопнув дверь. — Хоть бы на юбилей пригласила.

Скомкал газету, швырнул на пол и, вывернув бумажник, стал трясти его на столом.

Сотенная… Червонец… Трояк… Профсоюзная книжка… Еще червонец… Фотография губастой бабы…

Он порвал книжку и фотографию, упаковал клочки вместе с бумажником в газету, заклеил сверток изолентой и отнес на кухню в ведро. Затем достал из ящика стола папку и на схеме городских бань поставил красным карандашом плюс. В толстую тетрадь вписал сегодняшний приход. Полсотни на облигацию, а остальное можно прокутить…

Вор допил сок и, встав на стул, полез на шкаф за пластинками. Хотелось чего-нибудь серьезного. Наугад выдернул пакет из середины. Шопен. Вальсы и экспромты.

Поставив свой любимый вальс, завалился на тахту — и вдруг под нарастающий всплеск фортепиано отчетливо вспомнил свою первую попытку. Чужая кабинка упорно не открывалась, и было ужасно неудобно голому шарить по карманам…

Вечером вор приоделся, купил бутылку самого дорогого коньяка, поймал такси и поехал к другу на окраину.

Дверь открыл сам Серега. Его солидный живот выпирал из линялой майки, в руке он держал вилку с надкусанной сосиской и что-то пытался сказать маслянистыми губами.

— Давненько я к тебе не заглядывал, — вор шутливо ткнул пальцем в живот друга. — Наращиваем капитал?..

— Проходи, — Серега откусил сосиску и попятился в комнату.

Вор запнулся о детский велосипед, перешагнул облезлые шлепанцы, сорвал с бутылки хрустящую бумагу.

— На, держи, — он отдал другу коньяк и бумажный комок, похожий на мятый снег. — Ты что, один?

— Армянский, пять звездочек, позвольте… Жену вытурил с пацаном к теще… Не дают работать, хоть сдохни… Завал… Хотел ночь посидеть…

— Соскучился я по тебе, честное слово. Хотя мы в последний раз крепко повздорили. Сам виноват, каюсь. Не надо было тебе говорить про бани…

— Раздевайся, ужинать будем… А ловко ты меня разыграл тогда. Я же, дурак, тебе на слово поверил, вот и психанул малость… Забыл, что ты у нас еще тот сочинитель…