Александр Казанцев - Колокол солнца (Клокочущая пустота, Гиганты - 2)

- А как твоя комедия? Я все ждала, что ты нас пригласишь в театр, хотя не знаю, в чем могла бы пойти.

- Увы! На первом же спектакле по наущению церковного начальства ее освистали.

- Освистали? Не может быть! Я ведь читала и так смеялась от души.

- Душа в театре не нужна, о ней печется церковь, усмотревшая в моей пьесе оскорбление ее уставов. Пастыри не позволили довести представление до конца. О новых спектаклях не могло быть и речи, так же как и об ожидаемых доходах. - И Савиньон горько усмехнулся.

- Что же теперь?

- Я напишу новую пьесу. И так, чтобы зал и смеялся и рыдал!

- Я верю в тебя, но переоденься, не то отец...

Но переодеться Савиньон не успел.

Жозеф уже донес отцу о приходе брата, и господин Абель де Мовьер-де-Сирано-де-Бержерак, уже тучный и седой, с багровым лицом, словно вырубленным из красного песчаника, ворвался в комнату жены.

- Что это за проходимец? - закричал он. - Лохмотья? Посмел в них явиться сюда после драки, непутевый!

Савиньон, покорно склонив голову, подошел к отцу, чтобы поцеловать ему руку.

- Прочь, нечестивый! - брезгливо отпрянул отец. - Ты можешь вызвать только омерзение! Чего пришел? Бездельник! Тунеядец! Таверны, женщины, вино, дуэли! И вид бродяги! О подвигах беспутных слышал, обливался слезами, которые от гнева высыхали у меня еще на глазах.

- Абель, я умоляю! Ведь это сын наш!

- Молчите, сударыня! Нас этим сыном наказал господь!

- Я старался, отец, не доставлять вам хлопот.

- А теперь решился. Не только камзол, но и совесть износилась?

- Как бы ни изодран камзол, но в нем я только что стоял перед его высокопреосвященством господином кардиналом Ришелье.

- Не лги! - вскипел отец. - Последние лакеи вытолкали бы тебя, спустили с лестницы дворца.

- Сам Ришелье предлагал мне остаться при нем поэтом.

- И ты отказался? Не смеши родителей и Жозефа, который, конечно, подслушивает у дверей.

- Да, отказался, ибо не хочу никому служить.

- Единственные слова правды, которые я слышу: "не хочу служить"! Не хочу зарабатывать деньги.

- Я не отказываюсь от службы, я не хотел лишь бить при этом поклоны. Но когда кардинал предложил мне вступить в полк, я согласился.

- Опять вранье? Сам кардинал!.. Ха-ха! Да как ты до него добрался?

- Решение его высокопреосвященства и привело меня к вам, почтенный мой отец. Я в самом деле зачислен в роту гасконских гвардейцев.

- К капитану де Карбону? Не верю!

- Тогда, пожалуйста, взгляните на этот документ. Быть может, глаза нотариуса не откажут вам?

И Савиньон вынул из кармана рваного камзола заветную записку кардинала.

- Жозеф! Очки! - крикнул господин Абель.

Жозеф тихо открыл дверь, за которой он действительно стоял, и передал отцу очки в железной оправе. Тот напялил их на нос.

- Что вижу! - вне себя от изумления воскликнул господин Абель. - Сам Ришелье, письмо к папе, какой-то Кампанелла! Рука самого кардинала, сомнений нет! Но как это поручение досталось тебе?

- Быть может, кардинал объяснит это вам при личной встрече.

- При личной встрече? И ты можешь устроить это мне? О боже! Неужели обо мне могут вспомнить только из-за этого бретера, моего сына?

- Вы сами же спросили, могу ли я устроить вам встречу с кардиналом.

- Жозеф! Ты слышишь, он вхож туда!.. О боже!

- Я вхож, как видите, но теперь лишь как гвардеец роты капитана де Карбон-де-Костель-Жалу.

- Но ведь это же конь, мундир, вооружение! Не меньше тысячи ливров!..

- Но иначе мне не выполнить поручение кардинала, а следовательно, не явиться снова к нему, как вы в том заинтересованы.

- Это уже совсем другое дело! Но ты разоряешь меня! Я вынужден буду затронуть основной капитал, уменьшить ренту.

- Я возмещу затраты, как только театр заплатит мне за принятую пьесу.

- Ее освистали и денег не заплатят, - тихо вставил Жозеф.

- Снимай скорей эти лохмотья, они мне выворачивают душу. Но подпись кардинала! Лишь она заставит меня помочь тебе для вступления на военную службу. По крайней мере, все-таки будешь служить. Но кому? Кардиналу или королю?

- Франции!

- Отец, неужели вы решитесь разорить нас всех? - спросил Жозеф.

- Молчи! - прервал отец. - Не понимаешь, чего стоит эта подпись!

Так королевскому писцу господину Абелю де Сирано-де-Мовьер-де-Бержераку пришлось согласиться на трату части основного капитала, кстати сказать, полученного им в приданое за женой.

Савиньон почувствовал, что он выиграл сражение, попробовал было "развить наступление" и оговорить интересы сестренки, но, услышав лишь первые слова Савиньона, господин Абель сердито замахал руками.

- Нет, нет! И слышать не хочу. Ты - на войну, а эти двое, - он махнул рукой в сторону Жозефа, - в монастырь!

Сирано ошибся бы, думая, что его отец согласился дать деньги ему. Нет, потомком Жан-Жака де Сирано, королевского егеря при Людовике Безумном, владела идея использовать привилегию, дарованную его предку больным королем, и только ради этого, чтобы приблизиться пусть хоть через нелюбимого сына, ко двору, быть принятым там и когда-нибудь показать всем придворным, что он, простой королевский писец, кое в чем превосходит всех графов и герцогов, согласен был господин Абель на расточительную трату.

Как бы то ни было, но коня и снаряжение гвардейца Савиньон получил.

Мать заботливо собрала его в дальний путь.

На восточных границах Франции, в особенности близ города Музона, шла война с испанцами, которую следовало избежать.

Савиньон, пробыв у матери несколько дней, полностью оправился и готов был к любым испытаниям, которые не заставили себя ждать.

Глава вторая

ЗАКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Не помогает счастье нерадивым.

С о ф о к л

Всадник на усталом, еле передвигающем ноги коне, оставив позади не одну сотню миль, остановился у ватиканских ворот. Конь поник головой, готовый упасть. Всадник соскочил на землю и любовно похлопал его по взмыленной шее.

Граубинденец с длинной шпагой на боку направился к приехавшему с наглым, угрожающим видом.

- Пакет! Его святейшеству папе! - по-французски произнес путник.

- Чего бормочешь, будто сопли нос забили, - грубо по-немецки крикнул граубинденец.

Приехавший не знаком был с этим языком, а страж, видимо, хоть и знал французский, как все швейцарцы, не желал на нем говорить.

- Немедленно пропусти меня к его святейшеству, я - гонец самого его высокопреосвященства кардинала Ришелье.

- А что мне твой Ришелье? - заявил страж, протягивая руку для приема обычного подношения, пусть и не слишком тяжелого кошелька, но приезжий или не понимал этого, или не желал понять.

Запыленный, усталый с дороги, он не хотел терять времени и, считая, что упоминание кардинала Ришелье служит достаточным аргументом, отодвинул стража в сторону, чтобы пройти в ворота в ватиканской стене, но страж вздыбил усы, оскалил желтые зубы, прокричал немецкое ругательство и обнажил шпагу.