Юрий Нестеренко - Приговор

под ней еще сохраняли силу, и даже позвоночник, несмотря на нагрузки в

течение всей жизни, оказался деформирован меньше, чем я ожидал.

— Для своего возраста ты в очень недурной форме, — подвел итог я. -

Хотя с мешками, конечно, надо осторожнее. Лучше уж больше времени

потратить, но поменьше за один раз перетаскивать. И разогреваться перед

такой работой обязательно…

— В общем, с роду я к лекарям не обращался и, чую, не много

потерял, — перебил он, натягивая рубаху, и шагнул в полутемный угол. -

Буду и дальше лечиться домашним средством, — он вернулся к столу с

большой мутной бутылью, заткнутой тряпкой.

— Что это? — спросил я, хотя и догадывался.

— Светильное масло, — осклабился он и плеснул из бутыли в коптилку.

В воздухе разлился резкий сивушный запах. — Ну, давай за встречу, — он

поставил на стол две глиняные кружки.

— Я не пью спиртного, — твердо сказал я.

— Что так? — нахмурился он.

— Ничего, кроме вреда, от него нет. Оно отравляет тело и помрачает

ум.

— А по мне, пить боится тот, у кого дурное на уме.

— Если боится — может быть, — ответил я. — Только причем тут

боязнь? Ты вот головой об стенку не бьешься потому, что боишься? Или

потому, что тебе это просто ни к чему?

— Хитер ты, лекарь, — покачал головой мельник. — Значит, не будешь?

— Нет.

— Ну а я все-таки выпью. А ты хоть просто посиди за компанию…

Не люблю пьяных, но, в конце концов, это мы напросились к нему в

гости.

Он наполнил свою кружку, отхлебнул, поморщился, закусил свежей

репой и, чуть помолчав, спросил:

— Последние новости знаешь?

— Какие?

— Это я тебя хочу спросить — какие.

— Да никаких особенных новостей, — пожал плечами я.

— Ну война-то идет?

— А куда ж она денется? Люди убивают друг друга. Только какая же

это новость?

— И то верно…

— А что ж ты меня о новостях распрашиваешь? — запоздало удивился я.

— Сам говоришь, к тебе с обеих сторон муку молоть ездят. Что у них не

выспросишь?

— А, с этим тупым мужичьем поговоришь, — пренебрежительно махнул

рукой старик. — Они и на порог-то заходить не хотят. Деньги сунул, мешок

забрал, и прочь. Слыхал, небось, что про нашего брата толкуют? Мельник

колдун, мельник с нечистой силой знается, мельнику водяной колесо

крутит, а черт по ночам в гости ходит… Уже, небось, давно бы

инквизицию натравили, да только кто ж им зерно молоть будет? И все

только потому, что я знаю, как заставить воду крутить жернова, да живу

тут один на отшибе…

— Кретины, это точно, — кивнул я. — Знаю эту "логику". Кто не в

стаде, тот им уже непонятен, а кто непонятен, тот враг. А по-моему, жить

на природе в одиночестве — это замечательно. Если хочешь, я тебе даже

завидую.

— Не завидуй раньше времени, лекарь! — с неожиданной резкостью

ответил мельник и прибавил уже спокойнее. — Я не всегда жил один.

Я промолчал. Он снова сделал большой глоток из кружки и уставился

куда-то мимо меня.

— Пятеро нас было, — сказал он наконец. — Я, Матильда, два сына и

дочка.

Почти как в семье Эвьет, подумал я. Неужели я услышу похожую

историю?

— Матильду я первую потерял, — продолжал он. — Четырнадцать лет

назад это было. Тогда тоже скверный год выдался, только не засуха,

наоборот, холод и дожди все лето, может, помнишь… Ну и неурожаи,

конечно. Урожая нет — и у меня дохода нет, а налог-то плати. Налог в тот

год только повысился. Чувствую, ну, совсем край, надо ехать с поклоном к

графскому управляющему, чтоб отсрочил платеж. Собрал, конечно, сколько

мог, чтоб сунуть ему, иначе он и смотреть не станет… в смысле, не стал

бы, сейчас-то тот уже помер, хотя новый ничуть не лучше… Ну вот, а на

мельнице Матильду оставил на всех делах… дети еще маленькие были, не

помощники… Ну, управляющий меня послал, конечно. Господину графу нужны

деньги на войну — Грифону тогда как раз задницу надрали, знаменитая

Бойня-в-тумане, может, слышал, вот они и собирали срочно новую армию — а

ты, мол, тут с какими-то неурожаями. И вообще, мужики и то платят, а

ты-де вообще дармоед, за тебя всю работу вода делает… Знаю я, как

мужики платят — зерно на подводу мытарям, а сами крапиву да лебеду потом

жрут. Потому что лучше лебеду жрать, чем солдаты дом спалят. Только

управляющему что за дело? Может, конечно, я дал мало… но больше дать -

так даже и с отсрочкой налог заплатить не хватит… — он еще глотнул из

кружки. — Ну вот. Но я все же не совсем зазря съездил. Сумел подзанять

денег в городе — ладно, думаю, за этот год расплатимся, а в следующем

видно будет. Возвращаюсь с такими новостями на мельницу, а Матильда

среди дня в кровати лежит. Мне улыбается, а сама бледная вся… Пока я в

разъездах был, нам большой заказ привезли, это ж радость, деньги сразу.

Ну, она и подхватилась мешки таскать, как я сам едва ль таскал. А, надо

сказать, она как младшенького нашего родила, так до конца и не

оправилась, хворость у нее осталась по бабской части… ты, лекарь,

небось знаешь, как это по науке называется… а тут с мешками этими…

как, говорит, оборвалось что внутри… а потом кровь прямо из… ну, ты

знаешь, откуда. Она говорила — ничего, отлежусь, после родов же

отлежалась… и я тоже думал — обойдется все. А ей все хуже и хуже. А

потом говорит — видать, грехов на мне много, вот господь здоровья и не

дает, привези священника, хочу исповедаться. Ну, я и поехал за

священником, да не в приход за нашим пьяницей, а в город, чтобы уж

хорошего привезти, не какого-нибудь. Пока узнавал, кого из святых отцов

больше чтят, пока уговаривал со мною поехать… в общем, приехали мы, а

она уже не дышит…

— За врачом надо было ехать, а не за священником! — не выдержал я.

— И не в последний момент, а сразу!

— Да знаю я вашего брата врача, — он снова выпил. — Наговорят

ученых слов с четыре короба, деньги возьмут, а толку никакого. Нешто вам

выгодно, чтоб человек поправился и не болел? Нет, вам нужно, чтоб он

болел подольше, да почаще вас к себе звал, и за каждый визит платил…

Ты на меня сердито не смотри, я правду говорю… Опять же, если господь

захочет, так и без всяких врачей исцелит. А если не захочет, так хоть из

самой столицы лучших докторов привези, толку не будет…

Сочувствие, которое я начал было ощущать к этому человеку,

испарилось без остатка. Он, презиравший "тупое мужичье" с их дикими

суевериями, сам оказался ничуть не менее дремуч и невежественен, и

притом самоуверен в своей дремучести. Небось, еще и "самого хорошего

священника" искал по признаку наибольшей беспощадности к еретикам, ведь

именно таких больше всего чтит толпа… Ну что ж, подумал я, послушаем,