Сергей Казменко - Нашествие

Никакой враг - кроме того, который сумел бы каким-то образом поставить под контроль нашу информационную систему.

В памяти всплыла старая учебная лента. Австралия, сто сорок первый год. Эпидемия наймора среди зерновых муравьев. На огромном пространстве от океана до океана миллионы муравейников были за несколько дней поражены странной болезнью - позже оказалось, что виной всему мутировавший вирус ТЛС - когда безо всяких видимых причин рабочие муравьи резко изменили свое поведение, нарушив программу культивации. Годовой урожай был потерян - и все из-за небольшого изменения одного из белков в пахучих выделениях насекомых, лишь из-за того, что они чуть по-другому стали понимать подаваемые друг другу сигналы.

Что-то подобное происходило теперь с человечеством.

Только все было гораздо сложнее. И нам противостоял не какой-то вирус в информационной системе - нам явно противостояла разумная воля. Потому хотя бы, что Ламю не был первым. Я вспомнил сотрудников нашего отдела, погибших или пропавших за те годы, что я занимался Нашествием - без малого каждый пятый разделил судьбу Ламю. Каждый пятый, хотя мы не выбирали для своей работы самые горячие, самые опасные внешне участки, хотя мы всеми силами старались действовать так, чтобы не выделяться из числа других инспекторов Академии. Мы лишь одним выделялись из общей среды - тем, что занимались явлениями, связанными с Нашествием - и наши потери в десятки раз превосходили потери любого другого отдела в инспекции Академии и в сотни раз - потери передовых разведочных отрядов в глубоком космосе. Мы занимались Нашествием, мы шли туда, где подозревались его Проявления, и наш противник по каким-то признакам умел выделять нас среди всех остальных.

Видимо, я был не первым, кто догадался об истинной природе Нашествия. И то, что эта очевидная теперь для меня мысль оставалась до сих пор тайной даже для инфоров группы Дьереши, даже для самого Зигмунда, снижало мои шансы практически до нуля. Я вдруг вспомнил Сашу Курского. Его нелепая смерть - на Земле, в двух шагах от собственного дома, в квартале от прекрасной клиники... Все можно объяснить случайностью - но порой случайностей становится слишком много. Из этих случайностей вдруг выступает не осознанная прежде закономерность.

До моего отлета с Кабенга оставалось двое с половиной суток. Я был уверен, что знаю разгадку. И знал, что не смогу никому сообщить об этом, знал, что уже нахожусь под прицелом, что наш противник сделает все возможное для того, чтобы меня устранить. А заодно устранить и всех, кому я мог передать какую-то информацию, исключить любые способы передачи мною сообщения в Академию. Значит, катастрофа на Кабенге была неизбежна. Катастрофа, возможно еще более жуткая чем та, что произошла на Джильберте, катастрофа, которая не должна оставить никаких следов нашего присутствия на планете. И то, что я узнал - на базе, на Каланде, здесь, на Туруу говорило о том, что такая катастрофа вполне реальна.

Но я должен был выжить - любой ценой.

Определенного плана у меня не было.

Я знал лишь одно - я должен был бежать как можно дальше. Прочь от всего, подверженного воздействию информационной системы. Значит - прочь от всего, связанного с человеком. Я должен был бежать для того, чтобы выполнить свое задание, для того, чтобы просто уцелеть. И я старался совсем не думать о том, что может ожидать остальных. Ставка была слишком высока, и все равно изменить хоть что-то в их судьбе я был не в силах. Удар мог последовать в любую секунду, и те, кто будет проводить потом реконструкцию происшедшего, вряд ли сумеют раскопать хотя бы один из моих шифрованных докладов. Ведь все мои сообщения с Кабенга, как и вообще все сообщения любого из людей в любой точке Галактики, шли под контролем информационной системы. И было бы наивно надеяться на то, что наш противник их не задержит. А те листки, что я заполнил от руки по пути с Каланда и спрятал за обшивкой грузового отсека транспорта... Кто мог гарантировать, что они уцелеют?

И я бежал в надежде уцелеть самому, в надежде пережить катастрофу, которую считал неизбежной. Уцелел же ведь тот чудак на Джильберте, который за два часа до того, как все началось, как раз во время очередного перерыва в связи потерпел аварию на своем флаере в горах. Его даже не успели хватиться, даже не начали поисков, и только потому, наверное, он был еще жив, когда через трое суток туда прибыли спасатели.

Транспорт, на котором я улетел с Туруу, шел на третью биостанцию за бета-треоном, который там получали. Прошло уже почти два часа полета, и ничего пока не случилось. Внизу под нами тянулись бесконечные равнины Южного Аллена, поросшие обычным для этих мест сетчатым лесом - сверху он выглядел как сплошное переплетение темно-фиолетовых побегов. Иногда попадались участки, покрытые каким-то желтым налетом, а кое-где по вершинам холмов были раскиданы красные поля. Местами лес рассекало русло какой-нибудь реки с мутно-желтой или бурой водой. Солнце стояло почти в зените.

И вдруг все резко, без какого-то плавного перехода изменилось. Лес внезапно кончился, и до самого горизонта впереди простиралась пустыня. Внизу под нами был песок, были невысокие каменистые холмы, были блестящие ленты искрящихся на солнце ручьев - и никакого признака жизни, даже мертвой жизни. Казалось, что пустыня здесь была всегда, хотя еще два года назад, когда бета-треон лишь временами брали здесь для исследовательских целей, этой язвы на теле Кабенга еще не было. Теперь здесь не было никакой жизни, и значит было относительно безопасно. Так я подумал тогда.

Через десять минут транспорт достиг третьей биостанции. Я спустился вниз и вышел на посадочную площадку, залитую свежим, небесно-голубым пластиформом. В лицо сразу же дохнуло жаром набравшего силу дня, запахами раскаленного песка и пластиформа и еще каким-то уловимым, но резким ароматом. На площадке передо мной было пусто - все, наверное, работали с другой стороны транспорта, у грузового люка. Я огляделся по сторонам, отыскал взглядом едва выступавшие над гребнем бархана голубые купола биостанции и двинулся в ее сторону, содрогаясь при мысли, что через полсотни метров придется выйти из тени транспорта на открытое солнцу пространство.

Но я успел сделать не больше десятка шагов.

- Стой! - раздался чей-то резкий выкрик слева. - Назад! С ума сошел!

Я резко обернулся. Ко мне шел - почти бежал - человек в серебристой термозащитной одежде. Лицо его было закрыто респиратором и защитными очками.

- Назад! - закричал он снова. - В шлюз!

Он напрасно так старался. Я все понял с первого раза, я уже бежал, задержав дыхание, к темному проему шлюза. Три прыжка - и я был внутри. Через пару секунд с громким хлопком лопнула защитная мембрана, пропуская человека в респираторе, и тут же восстановилась за его спиной. Дунул свежий ветер из вентиляционных отверстий, заменяя атмосферу в шлюзовой камере, и почти сразу же загорелись зеленые огоньки индикаторов. Теперь можно было дышать.