Сергей Казменко - Нашествие

- Да, жаль. Он работал до самых последних дней, - в голосе Рубаи послышалась укоризна. Он помолчал, потом сказал: - В памяти этого проектора содержатся уникальные материалы. Вам следует с ними ознакомиться.

- Я не занимаюсь историей Нашествия, - буркнул я.

Я вел себя глупо и прекрасно понимал это. Не мог же я, в самом деле, надеяться, что Академик Рубаи, прилетев ко мне в эдакую даль, обидится, встанет и уйдет. Обидеть его, конечно, я мог. Но вот имел ли на то моральное право? Вряд ли - даже если и не хотел касаться ничего, что напоминало бы мне о прошлом.

- И все-таки взгляните, - Рубаи не обратил внимания на мой демарш. История иногда удивительным образом прорастает в современность. А те материалы, которые записаны в этом проекторе - это не только история.

Я нехотя пододвинул проектор к себе, просмотрел каталог.

Зигмунд всегда отличался чрезвычайной аккуратностью. И точностью в формулировках. Даже без просмотра самих материалов было ясно, о чем идет речь. Против моего ожидания, материалы эти практически не касались вопросов, которыми в свое время занимался наш отдел. Казалось, Зигмунд намеренно выкинул из памяти все, что было хоть как-то связано с Нашествием, с тем Нашествием, которому мы пытались противостоять, и причины которого были, наконец, раскрыты и устранены. И я не сразу понял, что мне не казалось это, что это было действительно так. Зигмунд устранил из памяти проектора все, что могло бы быть объяснено с новых позиций в понимании Нашествия, все, что хоть в малой степени могло иметь к нему отношение. И удивительным образом выявились при этом явления, которые до сих пор оставались необъяснимыми. Оказывается, с самого момента катастрофы на Кабенге, с того времени, когда были обнародованы все материалы о Нашествии и приняты решения, позволявшие, казалось, забыть об этой угрозе, Зигмунд почти три десятилетия в одиночку, поскольку единомышленников у него не осталось, собирал и систематизировал материалы обо всех явлениях, по-прежнему не находивших объяснения и таивших поэтому потенциальную угрозу для человечества. Забыв обо всем на свете, я просматривал собранные им материалы, и постепенно в душу мою прокрадывался такой знакомый прежде и такой, казалось, прочно, навсегда позабытый холод, за которым, я знал это, шел по пятам страх. Я чувствовал, как этот страх, страх перед неведомой угрозой, что исковеркал мою жизнь, постепенно зреет в душе, и понимал, что не будет мне больше покоя, как бы ни хотелось мне все позабыть и оставаться в стороне. Потому что за всеми этими материалами, каких бы смутных вопросов они не касались, где-то там, в далеком и еще неопределенном будущем снова увидел я тень зловещего предела Зигмунда.

- Насколько достоверны эти данные? - спросил я, закончив их предварительный просмотр. Я знал, что они достоверны. Зигмунд никогда не занимался подтасовкой информации. И не терпел этого в других. Да и Рубаи не прилетел бы ко мне, если бы информация эта не была проверена и перепроверена неоднократно. Но я на что-то еще надеялся, и потому задал этот вопрос.

- Мы проверили все. Над этим два года работала специальная группа инфоров. Все приведенные здесь данные достоверны на сто процентов. У нас имеется также множество других материалов, которые не попали в поле зрения Зигмунда.

- И что же это значит? - я задавал ненужные вопросы. Но мне страшно было самому сформулировать ответы на них.

- Это значит, что угроза не миновала.

К столику подкатил поднос с двумя чашками кофе. Видимо, Рубаи сделал заказ, пока я занимался проектором. Он переставил чашки на стол, пододвинул одну ко мне. Потом сказал, улыбнувшись одними губами:

- К сожалению, не могу угостить вас сухариком, как тогда. Забыл захватить из дома.

Я невольно улыбнулся, хотя и было мне не до смеха. Потом огляделся по сторонам, посмотрел на время. Прошло, оказывается, уже больше часа, как мы сидели здесь, но доктора Кастера видно не было. Видимо, его предупредили, что сегодня мне будет не до игры в шахматы. Интересно, смогу ли я еще вернуться к той жизни, что вел тут последние годы, подумал я тогда. И тут же решил, что вряд ли. Хоть я и не понимал пока, чего же хотел от меня Рубаи, но догадывался, что возврат к прошлому теперь невозможен. Чем бы ни закончился наш разговор.

- Кстати, - сказал Рубаи, прихлебывая кофе маленькими глоточками. Недавно начался очередной период доступности для Кабенга. Возобновлена работа постоянной станции на орбите. На поверхность спускались автоматические разведчики. Как и предсказывали после катастрофы, все там пришло в норму. Очистилась атмосфера, восстановились лесные массивы. Реки, правда, несколько изменили свое течение, но по большей части несущественно. И вода в морях снова прозрачная. В общем, все чудесно, и никаких следов пребывания человека.

- А онгерриты?

- Все вернулось к прежнему состоянию, как и предсказывал Бланга. Они нужны были Кабенгу для защиты от непредсказуемых внешних воздействий только разум способен защитить от непредсказуемого - а после того, как они расправились с нами, Кабенг быстро снизил их численность до докритической величины. Для этого ему разума не потребовалось.

- И что, снова намечаются исследования?

- К счастью, пока нет. Вы что тут, совсем новостей не получаете?

- Стараюсь.

- Вопрос довольно широко обсуждался. Были даже предложения отселить часть онгерритов на спутник, чтобы вывести их из-под власти Кабенга. Мы ведь теперь научились синтезировать бета-треон. Но, к счастью, у Совета Академии еще существует право вето.

Кабенг, снова Кабенг! Помимо моей воли в памяти всплыли события последних дней на планете. Мне казалось, что я прочно забыл все это, сумел сам заблокировать эти воспоминания, но они все же прорвались наружу. Такие же живые, как в первые годы, как будто все это случилось вчера. Я вспомнил наш отчаянный прорыв к биостанции, когда я, еще мало что понимая, но уже осознав, какую же чудовищную ошибку совершил, пытался хоть что-то исправить. Будто вчера мы вновь и вновь натыкались на непроходимые заросли скэнба, будто вчера мы нашли перевернутый и раздавленный неведомой силой вездеход - один из тех, что вместе с нами ликвидировал прорыв в девятнадцатом секторе. Будто вчера дрожала под нами земля от бесконечных землетрясений, будто вчера небо заволокло облакам и пепла, а по ночам на западе и на юге в полнеба разгорались отсветы далеких извержений. Будто вчера погиб Гребнев, когда мы попали в засаду, устроенную онгерритами. Будто вчера на одиннадцатый или двенадцатый день этого кошмара, когда я жил лишь потому, что права не имел погибнуть, а не потому, что хоть сколько-то хотел еще жить, меня отыскали спасатели. Будь он проклят, этот Кабенг! Я же зарекся даже вспоминать о нем после того, как отошли в прошлое события проклятого шестьдесят шестого - и вот сижу и слушаю, что там происходит сегодня, и вспоминаю то, что так и не сумел позабыть. Не желаю я вспоминать об этом, не же-ла-ю!