Мартин Кэйдин - В плену орбиты

А он-то назвал Лайонза "стариком" и осмелился потребовать, чтобы тот показал ему, жалкому хвастуну, как летать!

Сверкающие плоскости слегка накренились влево, самолет начал вираж. Повинуясь Лайонзу, он входил во все более крутой вираж, пока плоскости не стали почти вертикально. Все круче и круче разворачивался ловкий самолет, словно цепляясь за воздух. Пруэтт взглянул вниз и увидел желто-зеленые полосы маленького аэродрома. Он...

Все мышцы внезапно напряглись. "Стирман" начал дрожать, подергиваться, словно что-то слегка похлопывало его по плоскостям и фюзеляжу. Вибрация становилась все сильнее. Лайонз терял скорость, вираж становился все круче, а он даже не заметил, чтб происходит. Пруэтт хотел было крикнуть, предупредить-ведь в любой момент с верхних плоскостей мог сорваться поток и тогда.

Слишком поздно! "Стирман" больше не слушался летчика. Коварным дергающимся движением биплан рванулся вверх и перевернулся через крыло. Нырнув носом, "Стирман" вошел в штопор. Земля завертелась в какомто пьяном вихре.

Лайонз и пальцем не шевельнул, чтобы вывести самолет из штопора...

Крутящаяся земля неслась им навстречу. Для спасения оставались считанные секунды. Пруэтт судорожно схватился за ручку, но та вдруг сама сдвинулась с места. Он почувствовал резкий удар руля, и в этот момент ручка рванулась вперед. С точностью механизма "Стирман" вышел из штопора и перешел в планирование.

Пруэтт не верил своим глазам. Конец посадочной полосы скользнул под крылья, и "Стирман", нежно, почти радостно вздохнув, коснулся колесами травы и с шелестом покатил по земле.

- Эй, Кипяток!

Пруэтт не ответил. Он все еще был слишком ошеломлен этим штопором, головокружительным верчением земли, собственным испугом и невообразимым мастерством Лайонза.

- Эй ты, там! Жив еще?

Ручка неистово замоталась из стороны в сторону, колотя Пруэтта по коленям. Он ухватился за нее и остановил.

- Ладно, ладно. Хорошо, что ты меня страховал, ас, - язвил Лайонз. - Как считаешь, тебе хватит авиационного опыта, чтобы зарулить на этой штуке к ангару?

Пруэтт молчал. Вместо ответа он подал рукоятку дросселя вперед, и самолет, виляя, покатил к заправочной яме. Пруэтт закрепил тормоза и перекрыл подачу горючего. Мотор почихал и заглох. Пруэтт выключил все тумблеры, стащил с себя шлем и медленно выбрался из кабины.

Лайонз ждал его, подбоченясь и склонив голову набок. Смущенный Пруэтт подошел к нему.

Лайонз ткнул толстым пальцем ему в грудь.

- Ну-с, мой юный Рихтгофен, сейчас ты угостишь меня самым большим бифштексом, какой только найдется на этом острове. Договорились?

Пруэтт с готовностью кивнул. Лайонз оглушительно захохотал и повернулся на каблуке. Пруэтт побрел следом в его кабинет.

В тот же вечер, за бифштексами и большой бутылкой вина, они разговаривали о летном мастерстве. Пруэтта поразило собственное невежество. А ведь он налетал более тысячи часов, он был и авиационным инженером с магистерской степенью, и летчиком-истребителем... Пруэтт с благодарностью отметил, что Лайонз всего этого не отметал, хотя и не придавал его опыту большого значения.

Для пущей выразительности Лайонз стукнул по столу кулаком.

- Дик, ты хороший летчик. Настоящий.

Когда Пруэтт удивленно поднял голову, он улыбнулся ему.

- Не очень расстраивайся из-за этого крещенья,- пояснил Лайонз.- Не ты первый, не ты последний. Но над тобой стоит поработать. У тебя отличный расчет, ты понимаешь, что такое точность, а потом у тебя есть главное-слияние с самолетом.

Пруэтт слушал.

- Продолжайте, Эд.

- Но у тебя есть недостатки. Да, недостатки. Тебе мешает вся эта инженерная премудрость.

- Как это так?

Пруэтт недоумевал: как могут технические знания мешать летному мастерству?

- О, это не мешает тебе отлично летать. Не бойся, ты порадовал бы любого инструктора. Ты летаешь точнехонько по наставлению. И в этом твоя беда, Дик. Летать по книжке хорошее дело, пока не начинаешь учиться летать по-настоящему. Я-то знаю, чему тебя учили. "Самолет-это механическое устройство, неизменно действующее в соответствии с законами механики". Ну и что, мальчуган? Это было известно еще братьям Райт. Но-и это очень важное "но" - надо наконец достичь такого уровня, когда ты уже не думаешь об этих вещах. Я не говорю, что о них следует забыть; это глупо и в кояцс концов будет стоить тебе жизни. Надо сделать так, чтобы вся наука, которую вбили тебе в башку, стала твоей второй натурой. Мало толку летать со счетной линейкой в руках. Возможно, так ты добьешься отличной точности, но дальше книжки никогда не пойдешь. И станешь замечательным, превосходным "правильным" летчиком.

- Ну и что? - заартачился Пруэтт.- Что плохого, если я буду стараться достичь совершенства? Черт побери, Эд, ведь учебники пишут именно такие, как вы. Если учебники ни к черту не годятся, чего ради мы их зубрим?

- А кто сказал, что учебники не годятся?

- Да вы же, только что,-удивленно сказал Пруэтт. Лайонз осушил бокал и протянул его Пруэтту, чтобы тот налил еще.

- Учен ты больно, сынок, и слушаешь не очень внимательно. Я сказал, что учебники-хорошее дело, но до поры до времени. А потом наступает момент, когда надо переходить в следующий класс.

- В какой еще класс?

- Учебники со всем, что в них написано, должны стать твоей второй натурой, как я уже говорил. Об этом не думаешь; это становится как бы... ну, скажем, таким же естественным, как ходьба. Ты же не думаешь о сохранении равновесия, когда ходишь; ты просто идешь, и все. Но всякий ребенок должен научиться ходить. Верно?

Пруэтт молча кивнул.

- Вот и хорошо! Значит, ты уже начинаешь соображать. А затем уже до конца своей жизни ребенок- мальчик-мужчина больше не думает о сохранении равновесия, когда ходит или бегает. Даже в болезненном состоянии, когда голова закружится, например. Он не старается сохранить равновесие. Это становится рефлексом, инстинктом. Вот чем для тебя должен стать полет, если ты хочешь чего-то добиться, а не просто по-ученически водить самолеты.

Он помахал зажатым в руке бокалом перед носом Пруэтта, тот вылил из бутылки остатки вина и сделал знак официанту принести еще.

- Что ж, я рад, что хоть в отношении доброго вина ты проявляешь здоровый инстинкт,-сказал Лайонз.- Вот мы говорили об учебниках, и ты понес чепуху о ветеранах, которые их написали. Тут-то ты и ошибаешься, Кипяток.

Пруэтт поморщился.

- Твоя ошибка в том, что ты принимаешь учебник за конечную истину. А он и рядом не лежал с этой истиной и никогда не станет ею. Потому-то мы все переписываем их, меняем, дополняем. Ведь до сих пор превосходные летчики, налетавшие по двадцать тысяч часов, гибнут и гибнут, и учебники ни в чем не могут им помочь. Учебники, мой юный друг, они дают общее направление. И то лишь до определенной точки, - а уж дальше ищи дорогу сам. И твоей партой становится кабина самолета.