Андрей Дмитрук - Хозяева ночи

Павловский поспешно согласился с Ирой: конечно же, такие варварские методы не подходят, да и вряд ли что-нибудь дадут! Он цеплялся за любой предлог, чтобы поскорее свернуть поиски. Тем более что все усердие Богдана оказалось тщетным. Единственными животными, чье присутствие в заброшенном доме не вызывало сомнений, были бродячие кошки…

По дороге в музей Роман Викторович клевал носом и только один раз очнулся от сонной одури, чтобы воскликнуть: «Ну, цирк! Ну, кино!..» Богдан стиснул зубы, удерживаясь от грубого ответа. Он мучил себя, лихорадочно перебирая варианты: что делать, какие еще исследования можно провести в старом доме при их полной приборной нищете и бессилии? Тем более что от вечно дремлющего, ко всему безразличного Павловского никакой помощи ожидать не приходится. Всей энергии шефа хватит лишь на то, чтобы сегодня же накатать письмо об отрицательном результате осмотра; Яков Матвеевич, злорадно посмеиваясь и отпуская шуточки насчет того, что не у одних лаборантов бывают мозги набекрень, это письмо подмахнет и отправит в столицу; бедняга прокурор вздохнет и распрощается с детскими фантазиями; а дом снесут. Что же все-таки еще можно предпринять… в одиночку?

Или не в одиночку?

Вечером следующего дня Богдан позвонил Ире Гребенниковой.

…Они гуляли по проспекту Дружбы, ели мороженое из вафельных стаканчиков и приглушенно беседовали. Если бы прохожие могли услышать этот разговор, они наверняка усомнились бы в душевном здоровье нескладного, сутулого, рукастого молодца, еще сохранявшего мальчишескую развинченность движений, и его бледной большеротой спутницы.

— Так ты, значит, предполагала заранее, что у нас ничего не выйдет?

— Не предполагала, а знала.

— Зачем же ездила к прокурору?

— Я еще раньше к Заборскому ходила, главному архитектору города… Ира задумалась; прошла несколько шагов молча, стараясь ступать в ногу с Богданом, потом пожала плечами: — Ну, надеялась на что-то. Что, скажем, мне поверят и дом не станут сносить.

— Просто так поверят, на слово? Без доказательств? А с виду вроде умная девочка!..

— Значит, только с виду, — покорно вздохнула Ира.

— Но откуда же ты все-таки взяла, что мы… никого не найдем? А если б Роман не сачковал и у нас было бы оборудование?

— О н и могут только сами выйти, — сразу став серьезной, объяснила Ира. — Когда захотят. Их нельзя найти никаким оборудованием, или поймать в ловушку, или выманить. Только сами!

— Постой-постой! — Богдан возмущенно нахмурил брови, похожие на ласточку, нарисованную тушью. Он только что растолковал Ире свою гипотезу о лемурах — нахлебниках цивилизации, и не сомневался, что девочка убеждена полностью. Теперь авторское самолюбие было задето. — Что это еще за мистика? Ты что, до сих пор веришь в инопланетян?

— Нет, я уже давно поняла, что там все… ну, не так, как в книгах! Гребенникова доела размокший стаканчик, аккуратно вытерла пальцы платочком. — Нет, о н и не пришельцы… и… ты меня, извини, конечно… но, наверное, и не лемуры… не просто животные. У Виталика… ну, ты его помнишь, с Натахой… у него есть одна идея. Сказать?

— Скажи, — без особой охоты буркнул Богдан.

— Он, понимаешь, у нас Эйнштейн…

— Кто-кто?!

— Ну, вундеркинд. В физическом кружке и все такое. С академиком переписывается, так тот его на «вы» и по отчеству: «Виталий Павлович, ваш вывод относительно стабилизации квантовых систем представляется интересным…» — Не выдержав «Академического» тона, хихикнула. — Во память, а? А говорят — девичья… В общем, Виталька считает, что о н и это неизвестные науке существа, у которых атомы и электроны — ну, частицы, из которых они состоят… свободно движутся между нашими частицами. О н и могут хоть сквозь стенку пройти, хоть сквозь гору. Потому что, значит, нам только кажется, что вещество плотное, камень там, или дерево, или мы сами… а на самом деле это рой частиц, и другой рой может спокойно через него просочиться. Виталик тебе лучше объяснит, если захочешь.

— Ага! — воскликнул лаборант, все еще обиженный за лемуров. Просочиться! А кто колбасу и пирожные жрет, кто на дудочке играет?! Для этого же надо плотными быть, из обычной материи! Эйнштейны…

Она покорно кивнула:

— Да, мы об этом тоже говорили. Виталик сам еще толком не разобрался, но думает, что о н и… дальше нас ушли, что ли; вот мы можем быть только такими, как мы есть, а те превращаются, делаются то такими, как мы, то… понимаешь?

— Это слишком сложно, чтобы быть истинным! — козырнул Богдан где-то подхваченной фразой. Затем, видя, что Ира подавлена его хлестким ответом, он решил усугубить торжество, издали метнув остатки мороженого в урну; но мороженое ляпнулось на откидной верх детской коляски. Пришлось опять пускать в ход платок и просить прощения у молодой разгневанной мамаши. После этого девочка покровительственно взяла нового друга под руку и повела, не давая более встревать в неприятности…

Ира с Богданом так никогда и не узнали, что в то самое время, когда они, позабыв обо всем на свете, брели по жаркому людному проспекту и все вокруг было нереальным, точно цветные тени на киноэкране — прохожие, троллейбусы, клумбы с пыльными привядшими гладиолусами, толкотня у весов, где продавала яблоки толстая крикливая продавщица, — в это время по заброшенному особняку, отчаянно труся, пробирался маменькин сынок Олег. На поводке за собой он волок молоденькую таксу. Бутуз слышал, что такие собаки умеют вытаскивать из нор всяких лисиц и барсуков, и взял «напрокат» у одноклассника длинную, совершенно лишенную лап, но невероятно умную Джульку. Он помог чуткой, нервной, все время тянувшей ноздрями воздух и вздрагивавшей собаке протиснуться в одно из загадочных стенных отверстий… и едва успел отскочить, потому что такса снарядом вылетела обратно. «Джулька-а!..» Куда там! Неизвестно чем ошарашенная гусеница цвета горчицы проложила себе путь среди мусора, мелькнула в траве двора… и, судя по скорости, лап у нее оказалось даже слишком много.

— Ей-богу, не знаем, что и делать, Вадим Алексеевич! Милицию звать как-то неудобно…

Прораб умоляюще смотрел снизу вверх на Заборского, сняв шляпу и промакая платком обильно вспотевшую лысину.

Двигатели обоих бульдозеров были выключены, чтобы даром не переводить топливо; бульдозеристы курили, сидя на порыжелом газоне, и перебрасывались ленивыми репликами.

Желтый особняк со своими пузатыми облупившимися колоннами, с лепным карнизом, нависающим, будто козырек фуражки, над подбородком крыльца, насупился, точь-в-точь старик, которого и чудесное сентябрьское солнце не может прогреть до костей. Слева, у боковой стены, собрался десяток взрослых, а вокруг них суетилась и галдела целая толпа ребят. Все смотрели или показывали пальцами на окна второго этажа. Смеха не было слышно происходившее носило тревожный, аварийный характер.