Виктор Комаров - Решение

Весь день, несмотря на совершенно ясное небо, штормило. Огромный лайнер неторопливо, словно нехотя, переваливался с боку на бок. Из окна салона казалось, что линия горизонта то опускается, проваливаясь куда-то вниз, в глубину, то взлетает вверх — и тогда возникало ощущение, что океан вот-вот опрокинется на нас.

К вечеру волнение улеглось, но корабль, словно по привычке, все еще продолжал однообразно раскачиваться. Весь день я просидел над статьей, которую должен был на следующее утро отправить в редакцию из ближайшего порта.

Работа не ладилась. Быть может, мешала тропическая духота — я всегда переносил ее с трудом, — да и монотонная качка порядком утомляла.

Часам к десяти я почувствовал, что мысли окончательно утратили необходимую ясность Захотелось глотнуть свежего воздуха. Я захлопнул папку и отправился на палубу.

Было тихо и душно. Пожалуй, здесь дышалось еще тяжелее, чем в салоне с его кондиционированным воздухом.

Я спустился на нижнюю палубу, поближе к воде, и прислонился к поручням. Вода за бортом была совсем темной — казалось, океан наполнился нефтью. Совершенно черное, усыпанное звездами небо сливалось с иссиня-черным морем.

В такие минуты забываешь обо всем. Мысли уже не сосредоточиваются на чем-то определенном, а скользят какими-то неизъяснимыми путями, выхватывая из памяти неясные образы, что-то далекое, полузабытое. Из этого гипнотического состояния меня неожиданно вывел взволнованный мужской голос:

— Извините, пожалуйста. Вы сейчас ничего не слышали?

Я машинально прислушался, даже не поинтересовавшись, кто задал вопрос. Мало ли какие звуки могут заинтересовать человека на корабле, в открытом море. Однако ничего, кроме всплесков забортной воды и равномерного шума работавших машин, Я не услышал:

— Нет, ничего… Ничего такого…

Возможно, на том и закончился бы наш случайный ночной разговор, но как раз в этот момент засветилось окно одной из кают, выходившее на нижнюю палубу. Луч света упал на лицо стоявшего рядом со мной человека.

Глаза… Его глаза — они поразили меня. Эти глаза смотрели со странной смесью тревожного ожидания, надежды и, пожалуй, страха. Да, страха. Вряд ли обычный звук мог вызвать подобное сплетение чувств. Как всегда, когда мы соприкасаемся с чем-то непонятным, мне стало немного не по себе. И я спросил:

— А что слышали вы?

Напряженный взгляд незнакомца сразу погас, словно кто-то выключил ток. Выражение тревожного ожидания сменилось усталостью. Он пробормотал что-то похожее на извинение, отвернулся к борту и, облокотившись на перила, стал смотреть на бегущую внизу воду.

Но теперь уже было задето мое любопытство, а профессиональная интуиция подсказала, что случай столкнул меня с чем-то необычным.

— Может быть, я могу вам помочь? — спросил я как можно более мягко.

Незнакомец, не поворачивая головы, предупреждающе поднял руку и произнес громким шепотом:

— Тише. Прошу вас, ради бога, тише…

Это в самом деле становилось любопытным!

Несколько минут мы оба стояли молча. Потом он сделал нетерпеливое движение рукой и обернулся ко мне.

— Вы, должно быть, подумали, что я… — он виновато улыбнулся… — Ну, одним словом…

— Признаться, да, — сказал я, решив, что в подобном случае лучше всего полная откровенность.

— Ну, что ж, — пробормотал незнакомец, — вполне естественно. Я и сам сначала подумал что-то в этом роде… Когда это случилось в первый раз…

Он снова умолк, видимо, погрузившись в свои мысли.

— Должно быть, слуховые галлюцинации? — предположил я, стараясь облегчить своему странному ночному собеседнику дальнейшие объяснения. — Вам слышатся какие-то звуки?

Незнакомец выпрямился и молча забарабанил пальцами по перилам. Потом вдруг спросил:

— Вам приходилось когда-либо видеть авиационную катастрофу?

— К счастью, нет.

— Представьте себе: над морем летит самолет. И вдруг — пожар, горит двигатель. Машина охвачена пламенем. Она быстро теряет высоту. И пассажиры знают, что спасения нет… А самолет… — он резко оборвал свой рассказ и отвернулся.

— Где же это случилось? — спросил я осторожно.

— Здесь.

— Здесь?

— Да… Где-то в этих местах.

— И вы сами… — начал было я, но мой ночной собеседник снова согнулся над перилами и сказал устало.

— Это требует более подробных объяснений. Сейчас уже ночь… — Он почему-то посмотрел на небо.

Но я чувствовал, что ему необходимо с кем-нибудь поделиться. Именно сейчас. И поспешил сказать, что привык ложиться поздно.

— Ну, что же, — как-то неопределенно отозвался незнакомец, видимо, все еще не решив окончательно, стоит ли начинать разговор.

Я терпеливо ждал, не желая быть назойливым… Должно быть, прошло не меньше четверти часа. Наконец незнакомец выпрямился и придвинулся ко мне.

— Извините, кто вы по профессии? — спросил он.

— По профессии я журналист, а по специальности…

— Впрочем, это не имеет значения. Просто я хочу рассказать эту необычную историю человеку, который мог бы отнестись к ней критически и без предвзятости.

— Постараюсь…

Незнакомец с силой потер рукой лоб, словно желая сосредоточиться, и медленно произнес:

— Конечно, все это вам должно показаться, по меньшей мере, странным… Меня зовут Липатов, Сергей Липатов… Я кибернетик. Не стану утомлять вас подробностями своей биографии, а перейду сразу к сути. Несколько лет назад я вместе со своим постоянным сотрудником Юрием Кузнецовым занялся одной интересной проблемой, связанной с саморегулирующимися машинами. Не буду объяснять, что это за проблема, для моего рассказа это не имеет значения. Скажу только, что успешное решение задачи, которую мы перед собой поставили, открыло бы принципиально новые возможности в кибернетической технике. Сперва работа шла быстро. Если вы знакомы с наукой, с учеными, то, вероятно, знаете, что иногда одна только удачная постановка вопроса открывает прямую дорогу, по которой мчишься, словно на скоростной автомашине. Но только до определенного момента. Рано или поздно наталкиваешься на какое-нибудь препятствие. Иногда непреодолимое. Мы также не избежали подобной участи. И заминка произошла тогда, когда мы думали, что находимся уже в самом конца пути. Очень скоро мы поняли, что «орешек» просто не раскусить. Знаете, часто бывает так занимаешься какой-нибудь задачей и кажется, что нужно ответить всего на один единственный вопрос. А чуть копнешь глубже — возникают десятки, сотни новых вопросов, всевозможные ответвления, побочные проблемы.

Сперва Липатов говорил как-то напряженно. То и дело он останавливался, к чему-то прислушивался, казалось, уходил в себя, а потом с трудом подбирал выражения, словно заставляя себя произносить каждое слово. Но постепенно речь его сделалась более непринужденной.