Стивен Кинг - Баллада о блуждающей пуле

"Он вас спросил о том, почему вы назвали его "Арвин Паблишинг"?" спросил писатель. "Да". "Что вы ему сказали?"

"Я сказал ему", - произнес редактор, неприветливо улыбнувшись, - что "Арвин - это девичья фамилия моей матери".

После небольшой паузы редактор возобновил свой рассказ. До самого конца его уже почти не прерывали.

"Я начал ждать прихода чековых бланков. Я убивал время, как мог. Берешь стакан, подносишь его к губам, выпиваешь его, а потом наливаешь еще. До тех пор, пока эти манипуляции не утомляют тебя так, что ты просто падаешь головой на стол. Происходили и другие вещи, но только этот процесс меня по-настоящему интересовал. Насколько я помню. Я оговариваюсь потому, что был в то время постоянно пьян, и на одну вещь, которую я запомнил, приходится пятьдесят или шестьдесят, которые выветрились из моей памяти".

"Я ушел с работы, и уверен, что это вызвало у всех огромный вздох облегчения. У них, потому что им не надо было теперь брать на себя экзистенциальную задачу по увольнению сумасшедшего из несуществующего отдела. У меня, потому что я не мог себе представить, как я снова окажусь перед этим зданием, с его лифтом, лампами дневного света, телефонами и всем этим поджидающим меня электричеством".

"В течение тех трех недель я написал Рэгу Торпу и его жене по паре писем. Я помню, как писал ей, но не ему. Как и письмо от Беллиса, письма Рэгу были написаны мной в состоянии полного помрачения сознания. Но и в таком состоянии я не избавлялся ни от моих старых рабочих привычек, ни от привычных грамматических ошибок. Я никогда не забывал вставить копирку. Когда я просыпался на следующее утро, листы копирки валялись вокруг. Я словно читал письма от незнакомого мне человека".

"Нельзя сказать, что эти письма были безумны. Совсем нет. Они даже были почти... рассудительны".

Он остановился и покачал головой медленно и изнуренно.

"Бедная Джейн Торп. Ей, наверное, казалось, что редактор рассказа ее мужа проделывал очень сложную и человеколюбивую процедуру по излечению ее мужа от его прогрессирующего безумия. Возможно, ей и приходил в голову вопрос о том, надо ли потакать во всем человеку, которого осаждают различные параноидальные фантазии, один раз чуть уже не приведшие к тому, что он набросился на девочку. Но даже если и так, она закрывала глаза на все отрицательные стороны и потакала ему сама. И я никогда ее за это не обвинял. Она не смотрела на него, как на капризного сумасшедшего, которого надо терпеть, пока он не отправится на живодерню. Она любила его. В своем роде Джейн Торп была великой женщиной. И прожив с Рэгом ранний период, а затем период славы и, наконец, период безумия, она вполне была согласна с Беллисом, что надо "благословить минуту передышки и не терять времени на напрасные сожаления". Разумеется, чем дольше передышка и чем сильнее провисла веревка, тем больнее вам будет, когда ее в конце концов дернут..."

"В тот короткий период времени я получил письма от них обоих. Удивительно солнечные письма. Хотя солнце их было каким-то странным, почти предзакатным. Казалось, что... Впрочем, черт с ней, с этой дешевой философией. Если я смогу сформулировать, то скажу вам потом. А пока давайте забудем об этом".

"Он заходил поболтать к соседям каждый вечер. Когда листья начали падать, Рэг Торп им казался уже чем-то вроде сошедшего на землю бога. Когда они не играли в карты, начинались разговоры о литературе, во время которых Рэг мягко подшучивал над ними. Он взял себе щенка из местного приюта для животных и выгуливал его утром и вечером, встречаясь и перекидываясь парой фраз с другими людьми из квартала. Люди, подумавшие было, что Торпы - довольно странная пара, изменили свое мнение о них. Когда Джейн сказала, что без электричества ей стало довольно трудно справляться с домашним хозяйством и она хотела бы нанять служанку, Рэг сразу же согласился. Она была поражена тем, насколько легко и весело он принял известие о служанке. Дело тут было не в деньгах - после "Антиподов" они катались как сыр в масле - дело было в них. Рэг всегда свято верил в то, что они были повсюду. И разве мог для них найтись лучший шпион, чем служанка, которая могла расхаживать по всему дому, заглядывать под кровати и в чуланы, а, возможно, и в ящики письменного стола, если их, конечно, перед этим не запереть, а еще лучше - не забить гвоздями".

"Но он сказал ей, что согласен, что с его стороны было крайне бесчувственным не догадаться об этом самому. И это несмотря на то, подчеркнула она в своем письме, - что самую тяжелую работу по дому, например, ручную стирку, он выполнял сам. Он попросил только об одном: чтобы ей не разрешали входить в его кабинет".

"А самым лучшим и наиболее обнадеживающим с точки зрения Джейн было то, что он вернулся к работе, на этот раз над новым романом. Она прочитала первые три главы, и они показались ей великолепными. По ее словам, все это началось с того момента, как я принял "Балладу о блуждающей пуле" для публикации в "Логане". До того момента он был в безнадежно плохом состоянии. И она благословляла меня за то, что я сделал".

"Я абсолютно уверен, что она была искренней, но все же в ее благодарности не было особой теплоты, и солнечность ее письма местами замутнялась. Вот я и опять заговорил об этом: свет, который пронизывал ее письмо, чем-то напоминал лучи солнца в тот день, когда оно пробивается через тяжелые дождевые облака, предвещающие бурю".

"При всех этих хороших новостях - друзьях, собаке, служанке и новом романе - она тем не менее была слишком проницательна, чтобы поверить в его окончательное выздоровление... по крайней мере, мне так казалось из моего тумана. У Рэга оставались признаки психоза. Психоз чем-то похож на рак легких: ни одна из этих болезней не может пройти сама собой, хотя и у сдвинувшихся и у раковых больных могут быть периоды временного облегчения".

"Могу я попросить у вас еще одну сигарету, дорогая?" Жена писателя протянула ему одну штуку. "В конце концов", - продолжил он, доставая свой "Ронсон", - "знаки его болезни были повсюду. Ни телефона, ни электричества. Он кормил свою пишущую машинку так же регулярно, как и своего щенка. Соседи-студенты считали его гением, но они не видели, как по утрам он надевает резиновые перчатки от радиации, чтобы принести свежую газету. Они не слышали, как он стонет во сне, и им не надо было успокаивать его, когда он, крича, просыпался от кошмаров, которые не мог потом вспомнить".

"Вы, моя милая", - повернулся редактор к жене писателя, "удивлялись, почему она была так привязана к нему. Но вы ведь не все сказали, что было у вас на уме. Не так ли?" Она кивнула.

"Да. И я не собираюсь перечислять вам все причины. Когда рассказываешь правдивые истории, надо просто перечислить все происшедшие события, и пусть люди сами беспокоятся о том, почему они произошли. В общем, никто никогда не знает причину тех или иных событий... а в особенности те люди, которые утверждают, что она им известна".