Джон Кристофер - Конец детства (сборник)

Впрочем, не буквально. У обычного флаера, или аэромобиля, каким располагает каждый, нет ни крыльев, ни видимых глазу приборов. Исчезли и неуклюжие винты старинных вертолетов. Но человек не открыл способа преодолеть земное притяжение — этим величайшим секретом владеют только Сверхправители. В аэромобилях на людей действуют силы попроще, их могли бы понять и братья Райт. Реактивный двигатель, работающий и непосредственно, и в более сложном режиме, с ограничением высоты, ведет флаер вперед и поддерживает в воздухе, и эти вездесущие реактивные воздухолетики стерли последние границы между различными человеческими племенами так быстро и так безвозвратно, как не стерли бы Сверхправители никакими законами и приказами.

Совершались и перемены более глубокие. Настал век безбожия. Из всех видов веры, какие существовали до прилета Сверхправителей, выжил лишь своего рода облагороженный буддизм — пожалуй, самая суровая из религий. Верования, основанные на чудесах и откровениях, рухнули раз и навсегда. Они и прежде развеивались по мере того, как люди становились образованнее, но поначалу Сверхправители в эти вопросы не вмешивались. Кареллена нередко спрашивали, как он относится к религии, но он только и отвечал, что вера — личное дело каждого человека, лишь бы никто не посягал на свободу других.

Быть может, древние верования еще продержались бы у нескольких поколений, если б не вечное человеческое любопытство. Все знали, что Сверхправителям доступно прошлое, и не раз историки просили Кареллена разрешить какой-нибудь давний спор. Возможно, ему это надоело, а скорее, он прекрасно понимал, к чему приведет его великодушие…

Он передал Институту всемирной истории аппарат — просто приемник, телевизор с обширной клавиатурой настройки на время и пространство. Должно быть, аппарат как-то связан с несравнимо более сложной машиной на борту Карелленова корабля, а уж как она действует, никто и вообразить не может. На Земле ученый только нажимает нужные клавиши — и распахивается окно в прошлое. Взгляду мгновенно открывается едва ли не любое событие в истории человечества за последние пять тысяч лет. Глубже в прошлое аппарат не погружается, настроенный на более ранние века экран зияет непонятной пустотой. Возможно, на то есть какая-то естественная причина, а возможно, Сверхправители умышленно не позволяют узнать больше.

Конечно, всякому мыслящему человеку и прежде ясно было, что все вероучения не могут быть истинными, но удар оказался роковым. Вот оно, разоблачение, в котором не усомнишься, с которым не поспоришь. Неведомое волшебство науки Сверхправителей открыло взорам людей, как на самом деле возникли в мире все великие религии. Почти все они начинались благородно и вдохновенно, но не более того. В несколько дней несчетные мессии рода людского перестали быть богами. Верования, которые долгих два тысячелетия служили опорой миллионам людей, растаяли, точно утренняя роса, в жестоком, бесстрастном свете истины. Все доброе и все злое, что они создали, разом отошло в прошлое и уже не могло тронуть ничью душу.

Человечество лишилось древних богов и уже настолько повзрослело, что не нуждается в новых.

Пока мало кто понимает, что наряду с крушением веры приходит в упадок наука. Процветают техника и технология, но наперечет необычные умы, которые пытаются раздвинуть границы человеческого знания. Осталось любопытство и хватает досуга, чтобы его утолить, но пыл серьезного научного исследования угас. Что толку всю жизнь доискиваться тайн, наверняка открытых другими много веков назад.

Этот упадок не столь заметен, оттого что пышно расцвели науки описательные — зоология, ботаника, астрономические наблюдения. Никогда не бывало на свете стольких любителей, собирающих научные данные для собственного удовольствия, но почти не осталось теоретиков, которые свели бы эти данные в единую систему.

А притом, что исчезли борьба, раздоры и противоречия, пришел конец и творчеству, подлинному искусству. Исполнителей тьма — и любителей и профессионалов, но за целое поколение не создано ничего нового, по-настоящему талантливого ни в литературе, ни в музыке, ни в живописи и скульптуре. Мир все еще живет былой славой, блистательными свершениями невозвратного прошлого.

И никого это не тревожит, если не считать немногих философов. Человечество слишком упивается новообретенной свободой, радуется сиюминутными радостями и дальше не заглядывает. Наконец-то вот она, Утопия, Золотой век; его новизну еще не омрачил злейший враг всякой утопии — скука.

Быть может, у Сверхправителей есть в запасе решение и этой задачи, решили же они столько других. Со дня их прилета минул долгий срок, целая человеческая жизнь, — но и сейчас никто не знает, зачем они явились. Люди привыкли им верить и уже не задумываются, что за сверхчеловеческая самоотверженность так долго удерживает Кареллена и его спутников вдали от родины.

Если это и впрямь самоотверженность. Все-таки еще находятся и такие, кто спрашивает себя, вправду ли конечная цель Сверхправителей — благоденствие человечества.

Если подсчитать, какое расстояние предстояло одолеть всем, вместе взятым, кого пригласил в тот день Руперт Бойс, цифра получилась бы внушительная. Только в первой дюжине гостей были Фостеры из Аделаиды, Шёнбергеры с Гаити, Фарраны из Сталинграда, чета Моравия из Цинциннати, чета Иванко из Парижа, и еще Салливены, живущие в общем-то по соседству с островом Пасхи, но на дне океана, на глубине четырех километров. К чести Руперта, хотя разослал он тридцать приглашений, гостей прибыло больше сорока — примерно так он и рассчитывал. Подвели только Краусы: эти просто забыли, с какого меридиана идет международный отсчет времени, и опоздали ровно на сутки.

К полудню в парке собралась изрядная коллекция флаеров, и тем, кто явится последними, когда они найдут наконец, где приземлиться, придется еще немало пройти пешком. Во всяком случае, под безоблачным небом, при ста десяти по Фаренгейту путь покажется долгим. Вокруг замерли аэромобили всевозможных марок, от одноместных “букашек” до семейных “кадиллаков”, похожих уже не просто на средство передвижения по воздуху, а на летучие дворцы. Впрочем, теперь по марке машины никак нельзя судить о положении ее владельца в обществе.

— До чего уродливый дом, — сказала Джин Моррел, когда “метеор” по спирали начал снижаться. — Точно коробка, на которую кто-то наступил.

Джорджу Грегсону была присуща старомодная неприязнь к автоматической посадке, и, прежде чем ответить, он подрегулировал скорость спуска.

— Под таким углом зрения нельзя судить о доме, — справедливо заметил он. — С земли он, наверно, выглядит совсем иначе. О господи!