Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда

На загадочную местность у реки Дубны намекает и Булгаков:

«Маргарита увидела широкую дубовую кровать со смятыми и скомканными

грязными простынями и подушкою. Перед кроватью стоял дубовый на резных

ножках стол…». Именно за этим столом Воланд играл в шахматы. Но: «Был

еще один стол с какой-то золотой чашей…».

Почти половина романа посвящена испытанию Маргариты. Все

начинается со сна, в котором она видит мастера, и он «манит се рукой, зовет» в какую-то ужасно нехорошую местность. Между тем, в ранних

вариантах это место выглядит совершенно иначе: теплое море (неподалеку

от Москвы!), чудесный песчаный пляж. уютные домики и уже упомянутые

летающие лодки, которые в следующей главе названы просто аэропланами.

А в рукописи 1933 года они сделаны из… дубовой коры! Позже в этой главе

появился второй сон, где все происходит «далеко в деревне в глуши», и

мастер манит свою возлюбленную в «странное темного дуба помещение». В

тексте имелась и целая «группа дубков» — там, где прилетевшая на щетке

Маргарита купается в реке.

В редакции тридцать седьмого года местность резко переменилась.

Исчезли также летающие лодки и «темного дуба помещение», «группа

дубков» была заменена на вербы. Но кое-что есть и в каноническом тексте —

например, мимолетная столовая критика Лавровича, обшитая дубом. К тому

же Лаврович ушел на реку: река и дуб!

А зачем автору понадобился свист Коровьева? Для того, чтобы в

последней главе можно было вставить слова «дубовое дерево» и «речной

трамвай»! В окончательном варианте романа Булгаков трижды повторяет, что

таинственная клиника Стравинского расположена на берегу реки, — но

какой? Перечитав главу «Шизофрения, как и было сказано», мы обнаружили

второй слой шифра: получается, что Ивана везли совсем не в Барвиху, а

строго на север — по Дмитровскому шоссе, к… Иваньковскому

водохранилищу! Есть и намек на Дмитлаг, располагавшийся поблизости от

устья Дубны: «какие-то заборы с караульными будками». Только здесь и

могла быть «земля, исполосованная каналами», которую видел Рюхин, возвращаясь в Москву.

Обратите внимание на полное имя «великого комбинатора» —

Остап-Сулейман-Берта-Мария. А в самом начале «Двенадцати стульев»

воробьяниновской теще снится «девушка Мари». Дева Мария? Между тем, в

Дубне есть церковь Похвалы Пресвятой Богородице. Она построена на

Ратминской стрелке — узком полуострове между Волгой и устьем Дубны.

Бендер и Воробьяни-нов отправляются в плавание по великой реке (гл.

«Волшебная ночь на Волге»). А в начале своей автобиографической

киноповести Бартини пишет о далеком предке по имени Ра-Мег, жившем на

берегу какой-то реки. «Мег» — «большой», Pa — древнее имя Волги.

«Большая Волга» — пристань возле Дубны!

28. ГОРОД N

В аллегорическом романе В. Набокова «Приглашение на казнь» (1935) реальность оказывается декорацией, и герой уходит из этого мира к

«существам, подобным ему». Инициация. Обратите внимание на старика с

удочкой, пришедшего поглазеть на казнь («Мнимый сумасшедший, старичок

из евреев, вот уже много лет удивший несуществующую рыбу в безводной

реке»), а также на позу, которую принял Цинннннат: он лег на плаху,

«раскинув руки». «Распятие в качестве наживки»?

Герой Набокова резко отличается от окружающих, но пытается это

скрыть. Он читает древние манускрипты и делает куклы, изображающие

великих русских писателей XIX века: «…тут был и маленький волосатый

Пушкин в бекеше, и похожий на крысу Гоголь, и старичок Толстой…». Затем

героя переводят в детский сад — «учителем разряда Ф». Школа Фулканелли?

Можно предположить также, что в куклах-писателях страстный энтомолог

Набоков зашифровал превращение куколки в бабочку — известную

аллегорию преображения человека в сверхсущество. Не случайно в камеру

Циннинната вносят огромную бабочку, а его палач м-сье Пьер после казни

становится маленький, «как личинка». Пьер — Петр — «камень». Таким

образом, тюремная камера символизирует алхимическое Яйцо, «фурнус

секретус» — «тайную печь», в которой вызревает Философский Камень.

Другое название — атанор. Во многих древних трактатах «тайная печь»

изображалась как сосуд сложной формы, увенчанный птичьими крыльями. А

что мы видим в камере Цинцннната? Огромный желудь, похожий на яйцо и

пергамент с древним гербом города — «доменная печь с крыльями»!

В «Приглашении…» персонажи говорят по-русски, — автор повторяет это

несколько раз. Там есть любопытный эпизод: герой читает древние книги в

плавучей библиотеке, пришвартованной к берегу реки, рядом с мавзолеем

Спящего. Затем реку соединяют каналом с другой рекой. Мавзолей, река и

канал. В том году, когда писалось «Приглашение…», эти слова могли

относиться только к Москве и ее окрестностям.

В тюрьме Цннциннат читает «современный роман» про дуб, растущий у

реки. «Роман был биографией дуба. Там, где Цинциннат остановился, дубу

шел третий век; простой расчет подсказывал, что к концу книги он

достигнет, по крайней мере, возраста шестисотлетнего». И далее: «…автор

чередой разворачивал все те исторические события — или тени событий, —

коих дуб мог быть свидетелем». Вот последняя из этих «теней событий»: Вечный Жид и два его спутника пьют вино из фляжек. Сравните: перед

казнью Цинциннат не пожелал выпить стакан вина, по палач воскликнул, что

«чаша долготерпения выпита». Тайное значение имеет и описание плахи —

«гладкая дубовая колода», — а также темно-красный цвет эшафота, с

которого герой уходит к «существам подобным ему».

Дубна и Грааль?

«Что это за лужа? — подумал Ипполит Матвеевич. — Да, да, кровь…

Товарищ Бендер скончался». А вот как начинается первый роман дилогии:

«В уездном городе N…». Такое обозначение выделяет город из длинного ряда

населенных пунктов, упомянутых Ильфом и Петровым — таких, как

Старгород (Новгород?), Москва или Тифлис. Допустим, что N — это норд, север. Тогда «уездный город N» может обозначать местность, расположенную

к северу от Москвы.

Первая глава называется «Безенчук и „Нимфы“». В третьем абзаце

читаем: «По левую руку за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились

гробы похоронного бюро „Нимфа“. Справа, за маленькими, с обвалившейся

замазкой, окнами угрюмо возлежали дубовые пыльные и скучные гробы

гробовых дел мастера Безенчука». Гробы, заметим — дубовые, а нимфы —

это божества рек и источников (ср.: у Стругацких в «Понедельнике…»

русалка сидит на дубе!). Река Дубна?

Обратите внимание на фамилию гробовщика: в конце 20-х годов