Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда

птиц».

Воланд — «пожалуй, немец»: чувствуете сомнение? А в одной из ранних

редакций романа его зовут… Азазелло Воланд! Позднее это «итальянское»

имя отошло телохранителю. («Мессир, мне больше нравится Рим!»). Исчезло

также итальянское окно в гостиной «нехорошей квартиры». Можно

предположить, что Булгаков убрал самые прозрачные намеки на

«итальянского шпиона» Бартини: иностранный инженер становится

историком, а особые приметы запутываются («маленького роста» — «росту

громадного»). Но остался возраст — «лет сорока с лишним», — брови «одна

выше другой» и серый берет: точно такой же Бартини носил до ареста и

после освобождения. «Совпал» даже перемежающийся акцент: иногда

«итальянское» грассирование Бартини пропадало, и барон изъяснялся на

чистейшем русском наречии.

В предпоследней редакции романа Маргарита летает над морем на

летающей лодке. На Воробьевых горах Воланда и его свиту атакует

истребитель. А в рукописи 1932 года есть место, где директор Варьете

Римский (!) напряженно размышляет: как мог Степа Лиходеев оказаться во

Владикавказе (в последней редакции — Ялта) всего за два часа? «Римский

представил себе Степу в ночной сорочке, торопливо влезающего в

самый-самый, делающий, скажем, триста километров в час аэроплан, и тут

же сокрушил эту мысль как явно гнилую. На таком далеко не улетишь. Он

представил другой самолет, военный, сверхбоевой, шестьсот километров в

час». Триста и шестьсот… Известно, что Булгаков был далек от всяческой

техники, — это, кстати, подтверждает и профаническое словечко

«сверхбоевой». Тем неожиданнее его осведомленность: около трехсот

километров в час давал И-5 — лучший из тогдашних истребителей. Но в том

же 1932 году Бартини начал проектировать боевой самолет на 600 км/час.

Его истребитель должен был взлетать и садиться на одно колесо. Эту

характерную деталь Булгаков обыграл в эпизоде с летающей машиной: «Грач

почтительно козырнул, сел на колесо верхом и улетел».

В 1938 году конструктор был обвинен в подготовке поджога завода

№240, на котором строился его самолет. Это также отразилось в романе: ночью в подвале мастера появилась Маргарита и объяснила, что ее мужа

срочно вызвали — пожар на заводе! А в предыдущем варианте, написанном

до ареста Бартини, мужа просто «вызвали телеграммой». В последней

редакции романа, законченной через два года после ареста конструктора, летающей лодки уже нет, а военный самолет, придуманный Римским, назван

просто «сверхбыстроходным». Но эпизод с истребителем Булгаков решил

оставить: "Тут вдалеке за городом возникла темная точка и стала

приближаться с невыносимой быстротой. Два-три мгновения, точка эта

сверкнула, начала разрастаться. Явственно послышалось, что всхлипывает и

ворчит воздух.

— Эге-ге, — сказал Коровьев, — это, по-видимому, нам хотят намекнуть, что мы излишне задержались здесь. А не разрешите ли мне, мессир, свистнуть еще раз?

— Нет, — ответил Воланд, — не разрешаю. — Он поднял голову, всмотрелся в разрастающуюся с волшебной быстротой точку и добавил: — У

него мужественное лицо, он правильно делает свое дело…".

Эти строчки загадочным образом исчезли при подготовке первой

публикации: в гранках они были, но в журнале их уже не оказалось.

Бартини также подтверждает свое знакомство с Булгаковым — и делает

это весьма своеобразно. Все его проекты имеют однобуквенную маркировку

(А-57, С-6, Т-200, М-62 и т. д. Даже ВВА-14 в проектной документации

обозначалась как 14М). Но в сравнении с другими советскими

авиаконструкторами Роберт Людвигович использовал рекордное количество

букв: М, А, С, Т, Е, Р.

6. «СОБЕРИТЕ СВЕДЕНИЯ О ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ»

Тридцать лет назад родилась интересная идея: если найти

закономерность в появлении важнейших изобретений и открытий, можно

смоделировать оптимальный вариант развития цивилизации. Эта мысль

прозвучала на XIII Международном конгрессе историков науки. «Красный

барон» предложил другой путь: искать человека. Вот что писал И.Чутко в

газете «Московская правда» (1989, №103): «Бартини предположил, что

гораздо проще будет построить для начала не модель развития науки и

техники, а модель человека, способного развивать науку и технику. Они, талантливые люди, изменяются гораздо медленнее, чем машины, приборы и

сооружения, если вообще меняются. Техника XX века неизмеримо сложнее, не сравнима с техникой XIX века, но Эдисон, Королев, Тесла, — да и

Кулибин, да и Ломоносов, — явления одного порядка. И если какой-нибудь

еще неведомый старатель-одиночка, впервые постучавшийся в двери ВНИИ

государственной патентной экспертизы, „проходит“ по такой обобщенной

модели, скажем, по набору соответствующих тестов, — передавать его заявку

наиболее квалифицированным экспертам на рассмотрение вне очереди».

Мысль Бартини ясна: в массе людей есть индивиды, представляющие

особый интерес — «непонятые гении». Выявлять их следует с помощью

специальных тестов. И вот что любопытно: всего через год после

московского конгресса историков науки И.Чутко напечатал статью о

«невидимом самолете» и о его конструкторе Дунаеве. «Дунаев — это

Бартини», — признался Игорь Эммануилович. Может быть, барон вел

собственный поиск, и настоящей целью статьи было массовое тестирование

читателей?

«Соберите сведения о всей моей жизни. Извлеките из этого урок». Эти

слова Бартини написал в своем завещании. К кому он обращается? Какой

урок может преподать его биография?

На первый взгляд судьба конструктора служит примером удивительного

невезения. В стране строили все, что могло мало-мальски летать. С

миллионов плакатов суровая летчица вопрошала прохожих: «Что ты сделал

для Воздушного флота?» И при такой нужде в аэропланах Бартини довел до

серии лишь одну из своих замечательных машин! Остается предположить, что полсотни проектов были «заготовкой рогов и копыт» — прикрытием

настоящей работы.

Один из немногих людей, знавших Бартини еще до войны, вспоминал:

"Постройка «Сталь-7» продвигалась медленно. После ареста главного

конструктора нас без конца таскали к следователю: срыв всех сроков —

единственная правда из всего, что «вешали» на Роберта. Что скрывать: в

тридцать седьмом году были дни, недели и месяцы даже, когда он

необъяснимо охладевал к «семерке». «Выпрягался»… Одно время пропадал у

ракетчиков, потом что-то считал и не подходил к телефону. Куда-то уезжал

— всегда неожиданно и надолго. Однажды ночью мне пришлось разыскивать

Бартини: его срочно вызывали в главк. Нашел… в обсерватории! В другой