Грег Иган - Моральный вирусолог

Ранним холодным утром его разбудили звуки из соседней комнаты. Хихиканье, чмоканье, поскрипывание кровати. Джон натянул на уши подушку, и попытался заснуть снова, но уже не мог игнорировать ни звуки из-за стены, ни тот эффект, который они оказывали на его слабую и беззащитную плоть. Некоторое время он мастурбировал, надеясь избавиться от нежелательной эрекции, остановился, немного не доходя до оргазма, и лежал, дрожа от накала эмоций… Каждую неделю это была новая женщина — Джон видел их по утрам, когда они уходили. Он пытался предостеречь своего приятеля-студента, но тот только посмеялся над соседом и его «проблемами». Шоукрос не держал зла на несчастного юношу. Разве стоит удивляться, что люди смеются над открываемой им истиной — ведь с экрана телевизора, со страниц книг, с концертов рок-музыкантов, — отовсюду провозглашалась терпимость к легкому поведению и всевозможным извращениям. Возможно, страх перед СПИДом заставил остерегаться миллионы грешников. Но еще больше до сих пор легкомысленно надеялись, что уж их-то партнер не инфицирован, или попросту использовали презервативы, нарушая тем самым божью волю.

Проблема состояла в том, что огромное количество людей, несмотря на все свои проделки, так и оставались неинфицированными. А, кроме того, если верить исследованиям, о которых он читал, использование презервативов действительно уменьшало риск передачи вируса. Это серьезно тревожило Джона Шоукроса. Почему всемогущий Господь Бог создал несовершенный инструмент? Или СПИД был предметом не божьего гнева, а божественной милости? Возможно, конечно, но Джону такая мысль была отвратительна: сексуальная «русская рулетка» никак не могла быть способом Господнего всепрощения.

А может быть… — Шоукроса охватил озноб, когда эта мысль окончательно сформировалась в его мозгу — неужели СПИД был не более, чем пророчеством, указанием на грядущую чуму, что будет тысячекратно ужаснее? СПИД — предупреждение неправедным, дабы поторопились изменить свой путь? СПИД — пример праведникам, следующим Его воле? Озноб сменился жаром, Шоукрос покрылся потом. Эти грешники за стенкой стонали так, будто они уже в аду, тонкая перегородка сотрясалась, ветер за окном выл, раскачивал черные ветки… Что за дикая мысль пришла ему в голову? Что это — послание Господа, или его собственные домыслы? Джон нуждался в наставлении. Он включил ночник, схватил Библию с прикроватного столика, и открыл ее наугад. Эти строки он узнал с первого взгляда — еще бы! Ведь он читал и перечитывал их сотни раз, знал почти наизусть — уничтожение Содома и Гоморры! Вот он, знак свыше! И это он хотел отвергнуть собственную судьбу, говоря, что недостоин? Жалкий грешник, невежественный, как ребенок! Ведь каждый вокруг — точно такой же грешник, неразумное дитя в глазах Господа! Это гордыня, а не смирение, заставляла его сомневаться, что Божественный выбор пал на него.

Утром с колебаниями было покончено навсегда. Джон с облегчением оставил палеонтологию — все-таки, защита «креационизма» требовала совершенно особого склада мыслей, и он не был уверен, что когда-либо овладеет подобным. Зато биохимия давалась ему легко — наверное, это было еще одним подтверждением правильности выбора. Год за годом он оставался первым среди сокурсников. Диссертацию по молекулярной биологии Джон писал в Гарварде, затем была постдиссертационная работа в НИЗ, стажировки в Канаде и Франции. Джон жил теперь только ради своей работы, безжалостно подгоняя себя. Но осторожность заставляла его таиться, чтобы его научные достижения не вызывали преждевременных подозрений. Он очень редко публиковался, да и то, разве что, в качестве третьего или четвертого соавтора. И когда Джон вернулся из Франции, никто и не мог предположить, что Шоукрос готов, наконец, заняться делом всей своей жизни.

Теперь Шоукрос работал в одиночестве — в этом сверкающем стерильной белизной здании, служившем ему одновременно и лабораторией и домом. Он так и не рискнул нанять помощников, пусть даже разделяющих его веру и его моральные принципы. В свою тайну он не посвятил даже родителей. На распросы он отвечал, что занимается теоретической молекулярной генетикой — и это было почти правдой. А просить у отца денег на свои исследования ему не приходилось — двадцать пять процентов от огромной прибыли империи Шоукросов и без того исправно поступали на счет ежемесячно.

Лаборатория была заполнена матово отсвечивающими серыми ящиками, от них к компьютерам тянулись змеи кабелей. Последнее поколение полностью автоматизированных синтезаторов и секвенсоров ДНК, РНК и белков, доступны любому, у кого хватит наличности. Всю рутинную работу — дозировку и приготовление растворов реагентов, идентификацию ампул, загрузку и выгрузку центрифуг — выполняли манипуляторы роботов. Первое время львиная доля работы Шоукроса состояла в поисках в сети информации, касающейся последовательностей и структур — информации, которая могла дать ему отправную точку. Позднее он стал покупать машинное время мощных суперкомпьютеров — для расчета и предсказания формы и взаимодействий молекул, до сих пор науке неизвестных.

Когда водная рентгеновская дифракция стала доступной, работа ускорилась в десятки раз. Синтезировать и наблюдать белки и нуклеиновые кислоты стало проще. До того существовал лишь громоздкий и сложный процесс решения уравнения Шредингера для молекулы, состоявшей из сотен атомов — неимоверно уродливый даже со всеми оптимальными срезками углов и аппроксимирующими ухищрениями.

Основание за основанием, ген за геном — вирус Шоукроса рос и развивался.

Когда женщина полностью разделась, и Шоукрос, сидевший на пластиковой банкетке в комнате мотеля, сказал:

«Ты, наверное, вступала в сексуальные контакты с сотнями мужчин?»

«О, даже с тысячами. Ты не хочешь подойти поближе, дорогой? Тебе оттуда хорошо видно?»

«Мне видно прекрасно».

Женщина легла на спину. Некоторое время руки ее ласкали собственную грудь, потом она закрыла глаза, и ладони ее заскользили вдоль тела…

Наверное, это был уже двухсотый раз, когда Шоукрос платил женщине, чтобы она искушала его. Пять лет назад начал усмирять плоть, тогда это зрелище было для него совершенно невыносимым. Но сегодня вечером, он знал, что сможет спокойно сидеть, наблюдая, как женщина достигает оргазма, или, может быть, искусно имитирует его, — он не испытает при этом ни малейшей похоти.

«Ты предохраняешься, я полагаю?»

Она улыбнулась, не открывая глаз.

«Конечно, черт возьми. Если мужик без презерватива, он может заниматься этим где-нибудь в другом месте. И я одеваю его сама, если он этого не делает. И уж если я его одеваю, там он и остается. А что? Ты передумал только смотреть?»