Владимир Колышкин - Троянский конь

Глаза ее засветились недобрым огнем. Она решительно погасила сигарету, будто приняла какое-то окончательное решение.

- Не в обиду тебе будет сказано, Елена Владимировна, но вы, русские, только потому всегда страдали, что никогда не уважали закон. Вы природные анархисты и революционеры... И твое увлечение мемуарами этого э-э-э... Савенкофф - лишнее тому подтверждение. - Илар, видя, что его замечания раздражают Елену все больше, смягчил словесный напор. - О'кэй! В угоду вашей природной слабости, я не стану сообщать в Бюро, но ты должна добровольно вернуться со мной... - Он снял с руки запасной браслет. - Вот, взял идентификатор для тебя, чтобы ты могла пройти через охранное поле.

Елена вспыхнула гневом и закричала, сжав кулачки:

- Но ведь это что в лоб, что по лбу - одно и то же! По прибытии ТУДА, меня отдадут под суд. Не-е-т, я не вернусь назад добровольно... - Она зло ткнула пальцем в сторону незваного гостя. - Вот за что я терпеть не могу вас! Ты даже не можешь быть порядочным мужчиной. Одна из причин моего побега как раз и заключается в том, что я искала общество, где человек что-нибудь да значит. Где он реально влияет на мир, где мужчина - рыцарь, который за свою любимую отдаст жизнь! Где женская слабость оборачивается силой, без этих жалких потуг эмансипированных идиоток. - Она перевела дыхание и продолжила с твердостью:

- Да, я хотела, чтобы мир вращался вокруг меня. Мне надоело быть ничтожной, безвестной и безликой, одной из многомиллиардных песчинок в океане вашего бредового сверхгосударства. Для суперцивилизации человек как личность просто не существует. И как бы ты не бился головой об эту несокрушимую пирамиду, находясь внутри, ты не сможешь сдвинуть ее ни назад, ни вперед, ни вбок. Я больше не могла жить в мире, где никто тебя не воспринимает всерьез. Невыносимо быть лишь жалким сексуальным придатком сильных мира того, в то время, когда я сама желала быть сильной...

Илар молчал. Он понимал, что нужно дать высказаться этой женщине, одержимой манией величия. Она давно не имела возможности излить свою душу человеку, хотя бы отдаленно ее понимающего.

- Ты же знаешь, я бросила карьеру фотомодели, как только поняла - насколько я была наивной дурочкой. Боже мой! Когда я приехала в Штаты, я же там никогошеньки не знала. Я уцепилась за эту, как мне казалось, престижную работу со всем пылом молодой идиотки. Я воображала Америку, лежащую у моих ног! Но мои судорожные попытки вырваться из обывательского болота и возвыситься над толпой, еще глубже затягивали меня в грязь. Ты знаешь, я не щепетильна... Я стелилась под каждого слюнявого менеджера, под каждого толстобрюхого продюсера, если он хотя бы в какой-то степени мог способствовать тому, чтобы мое прекрасное личико и мое тело было запечатлено на обложке журнала. И чего я добилась? Ни-че-го!

После первых относительных успехов, пошла черная полоса неудач. Ни с того, ни с сего сменился имидж секс символа. Вдруг стали модными синюшные полупрозрачные девицы типа "а ля Освенцим". Подумать только: это у американцев-то! Которые всегда тащились от баб вот с такими титьками! Суки! Только пресыщенная развратом ублюдочная культура "Нового Вавилона" могла докатиться до такого убожества.

Елена задохнулась от ненависти и, отдышавшись, продолжила:

И вот пока эти толстые задницы печатали своих тощих сучек, я прозябала на задворках третьесортных изданий для престарелых лесбиянок. Жуть! Мерзость! Веришь ли, от отчаяния я даже подумывала о пластической операции! Нонсенс! О! Сейчас я вспоминаю это с содроганием. И я перестала кого бы то ни было жалеть. Я поняла вдруг, что родиться, жить, и умереть в безвестности, утешившись грезами "Иллюзория", - вот жалкий жребий большинства людей моего времени, будь оно проклято! Но мне не нужна иллюзорная жизнь, мне нужна настоящая жизнь - с подлинными, а не картонными страстями мыльных опер. И вот я, наконец, вырвалась из того кошмара. Здесь я значу многое. Целые страны ведут из-за меня войны. - Взгляд Елены стал жесток. - Вот этой рукой я управляю Историей. И не под чужим именем, а под своим собственным! Я стала первой знаменитой женщиной в истории Земли. Понимаешь? Первой! Все эти клеопатры и помпадурши были потом, после меня, много их будет... а я одна, самая первая!

- Ну, допустим, не самая первая, - возразил Илар, любивший точность порой в ущерб вежливости, за что его часто журил двоюродный дядя по материнской линии сэр Чарльз (в прошлом весьма влиятельный сенатор, член Контрольной комиссии при Мировом правительстве). - Если вести счет времени от этого отрезка, столетием раньше тебя - в XIV веке до н. э. - была небезызвестная Нефертити - жена фараона Эхнатона, а еще несколькими веками раньше - Белокурая Хетепхерес, прародительница IV династии, мать самого Хеопса, одна из самых древних цариц мира... Если, конечно, мы не станем считать Еву...

- Заткнись! Мог бы и промолчать, твоя бестактность оскорбительна! Не надо давить своим интеллектом - я не глупее тебя. Плевать я хотела на твою Нефертити и тем более на ту Белокурую блядь... Будь они такими знаменитыми, про них бы сложили легенды. Где эти легенды? Их нет. А про меня - есть! Пусть я не первая, зато в своем роде - единственная...

- Единственная и неповторимая, - полушутя, полусерьезно закончил гость мысль хозяйки, - Елена Прекрасная!

- Да! - Елена вскинулась на постели и приняла позу дикой кошки, готовой к прыжку. - Именно единственная и неповторимая! Но моей власти мешает ваш долбаный мир! Если бы я могла, я уничтожила бы его!!!

- Ты не можешь уничтожить то, что тебя породило, иначе - уничтожишь самое себя.

- Это меня и останавливает. Но, если меня прижмут к стенке, я совершу такое...

- Ты опасная маньячка, - сказал Илар и качнулся вперед, намереваясь встать.

- Сиди! - крикнула Елена, ее рука вынырнула из-под подушки, и гость увидел черный вороненый ствол бластера. - Иначе сожгу твою твердолобую башку!

Он мельком взглянул на свое запястье, где находился психрометр: индикаторное поле почернело, это означало, что партнер по диалогу находится на грани нервного срыва и запросто может нажать на курок.

Илар почувствовал, как, несмотря на гигроскопичный слой костюма, холодный ручеек пота бежит у него по спине между лопатками. Он готов был поклясться, что нацеленный ему в лоб "Скорпфайер", имеет серийный номер АН 8888 и разыскивается Отделом Безопасности Бюро. На инструктажах их формально знакомили со списком служебного оружия, похищенного или утерянного при невыясненных обстоятельствах, но никто не считал нужным запоминать его - пусть этим занимаются службы по борьбе с терроризмом. Но в его мозгу хорошо отпечатались эти четыре восьмерки, в силу редкого сочетания цифр. Ствол, кажется, пропал как раз четыре года назад. Все сходилось.