Владимир Колышкин - Троянский конь

- Ну, выкладывайте... - на секунду ожила мумия. - Садитесь там, в кресла, и продолжайте.

Визитер сел в викторианское кресло и к нему сразу пришло спокойствие. Удивляясь своему откровению, он рассказал все. О злоключениях экспедиции, о своей любви к Елене, о ее роли во всей этой истории. Глокенхаммер оказался идеальным слушателем. Таким был отец Илара. И сейчас лежащий ученый очень напоминал отца при его кончине. Пилоту вдруг захотелось припасть к его руке и очиститься до конца, рассказав о задании Хейца.

Но страстный этот порыв пришлось подавить силой. Глокенхаммер все-таки не отец и тем более не священник, он не обязан соблюдать тайну исповеди. Опасно доверяться малознакомому человеку. Такое простодушие - признак инфантилизма.

Хотя... сказано ведь: "будьте как дети".

Но не дураками же.

Склонив голову, Илар закончил неожиданным даже для него самого признанием:

- Я повинен в гибели сотен, а может, тысяч людей. В том числе и этого мальчика.

- Что вы хотите от меня? - спросил Глокенхаммер, не открывая глаз.

- Не знаю. Я хотел поделиться... Может быть, покаяться... Выслушать совет...

- Молодой человек, вам нужен священник, а не ученый.

- Я думал, что вам это будет интересно...

Глокенхаммер сел.

- А почему вы думаете, что мне это будет интересно?

Со второй попытки Глокенхаммер встал, прошелся по комнате, задумчиво остановился у фальшивого камина. Дубовая полка камина представляла собой арену, где господствовал невероятный беспорядок, будто вещи передрались между собой.

Машинально хозяин стал расставлять безделушки на прежние места, но, наткнувшись на какой-то распечатанный конверт, из которого торчал край письма, остановился в задумчивости.

- Ну как же... - с глупой настойчивостью продолжал наседать гость. - Разве вас не интересует разгадка тайны, ради которой... вы отдали руку?..

Глокенхаммер пронзительно посмотрел на визитера и вскричал, как трагический актер:

- Что мне Гекуба!?

- Извините, сэр, я не совсем...

- Потому что вы еще слишком молоды... Впрочем, простите и вы меня, вы тоже, кажется, потеряли...

Дрожащими пальцами здоровой руки Глокенхаммер поднял и поставил портрет в рамке, где, некая красивая особа, сидя на диванных подушках, задумалась женской облокоченной задумчивостью.

- Я готов отдать вторую руку, чтобы узнать другую тайну, - со страдательным подвыванием произнес хозяин каюты. - Тайну, которая меня интересует гораздо в большей степени.

Илар недоумевал. А ученый, натыкаясь на вещи, словно слепой, принялся ходить туда сюда, как будто ища некий замаскированный, запасной выход из апартаментов.

Неприкаянное блуждание по каюте привело Глокенхаммера к окну. За многослойным стеклом шел углекислый снег. Он падал крупными хлопьями, совершенно отвесно, и, казалось, наступило Рождество.

Ученый потрогал корешки книг на стенной полке. Вытащил толстозадый том с золотым тиснением на обложке. "Прекрасная штука", - сказал он, втиснул книжного слона обратно и вдруг горько зарыдал.

Глокенхаммер сидел, облокотясь о стол, тер мизинцем красные голые глаза и длинно, монотонно рассказывал о своей жене.

Как она могла после стольких лет?.. Счастливых лет совместной супружеской жизни... - говорил он, патетически поднимая треугольные брови, - как смогла она бросить меня?!. И уйти в Иллюзорий. Ведь она так любила жизнь. Это настоящее предательство. Не понимаю! Ах, Патриция! Ведь все было хорошо. Я - в экспедиции, она - дома... по хозяйству... У нас была идеальная совместимость. Ей сорок... сорок два, мне пятьдесят шесть... И сына прекрасного вырастили, закончил Кембридж... Чего, кажется, еще?.. Решительно не понимаю.

Глокенхаммер высморкался и почти взял себя в руки.

- Кто такой Богз Даймонд? - вдруг спросил он.

- Ведущий популярного реалити-шоу. - Не сразу врубился Илар неожиданному повороту. - Такой смазливый, довольно еще молодой...

- Ну и как он вам?

- Меня, вообще-то, подобные передачи не интересуют. Но, насколько я понял, по-моему, нахальный тип. Чудовищный эгоцентрик.

- Я так и думал. Последнее время она смотрела только передачи с его участием. Как и её подруга. Утром, днем, вечером. Не понимаю, что они в нем находят?

"Наверное, потому, что его лингам отлично подходит к их йони, в этом все дело, - подумал Илар. И еще он подумал, что Глокенхаммер из тех людей, которые если уж влюбляются, то не просто любят, а боготворят.

После его припадка разговорчивости наступила страшная тишина. Илару пришла в голову мысль, что никакие загадки истории, подернутые пылью забвения, не стоят одной человеческой трагедии, происходящей в данный момент времени. И уже смешным и никчемным казалось нелепое его предположение о мальчике, которое, конечно же, родилось по ассоциациям.

Глядя на разбитого горем старика, на его умную голову с белесыми, зачесанными назад волосами, где череп сквозил бледно-розовой замшей, в душе пилота произошла та алхимическая реакция, та метаморфоза сознания, когда безразличие превращается в какое-то сильное чувство - любовь, ненависть... Это как последняя капля крови, которая переполняет Чашу Грааля.

Невероятное напряжение чувств, одолевавшее его последнее время, нашло выход. Он решил, что вот ради этого одного, практически чужого человека, а не ради отца родного и не ради всего человечества - причем здесь человечество! - ради него, такого несчастного, - он, старший техник-пилот Илар Кирке, СОВЕРШИТ АКЦИЮ.

Бессовестно испытывая степень тайного терпения старика, пилот перешел к делу:

- Я, собственно, и пришел к вам, с просьбой продолжить... Вступить в контакт со строителями, в тот момент, когда они...

- Как вы себе это представляете? - ученый, казалось, оживился.

- Ну, как-нибудь привлечь их внимание. Может, быть световые сигналы...

Но оживление быстро угасло:

- Я не уполномочен принимать такие решения. Контакты с высшими силами - не наша епархия. Это компетенция Всеправительства. То же касается дальнейшей судьбы найденного младенца... Со своей стороны мы послали сообщение, теперь надо ждать их реакции. Потом это все будет согласовываться с Попечителями...

- Кстати, о кваках... - Илар решился сделать пробный заброс. - Как бы вы поступили, если бы имели возможность одним ударом сбросить их гегемонию?

- Я не фантазер и не революционер, я ученый.

- И все-таки?

- Ну, глупость ведь! Как можно детской рукой уничтожить несокрушимую систему?

- Каждая система, какой бы могущественной и неуязвимой она ни была, имеет свою ахиллесову пяту. Надо только найти точку сопряжения сил и ударить туда.

- Я уже сказал, я не революционер... Не пойму, к чему вы клоните... Оставьте меня, ради Бога, вы же видите, я еле держусь на ногах, какие могут быть тут удары. Меня самого сейчас хватит удар...