Гайворонский Борисович - Незваные...

Бабик постелил простыню на чистый матрац, аккуратно заправил её, положил подушку и лёг. Было тепло и уютно. Он закрыл глаза и прерывисто вздохнул.

Марина вернулась. Точнее, она открыла глаза, сидя на диване. Серж располагался в кресле напротив и с улыбкой смотрел на «воспитательницу».

– Как там наш подопечный? – первым делом спросила она.

– Спит, наверное. Всё будет хорошо.

– И с этим тоже. Я уверена. Интересно, как построятся их дальнейшие взаимоотношения?

– Посмотрим.

Марина зевнула и поёжилась.

– Спать хочу, устала.

Сергей подсел к ней на диван и поцеловал свою любимую в губы. Поцелуй был долгим и сладким. Девушка отстранилась от возлюбленного, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Я беременная, мой котик.

– А я знаю, киска. И очень счастлив. Я люблю тебя, моя голубушка. Больше жизни своей.

Марина прижалась к могучей груди и вздохнула, испытывая безмерное счастье.

Иллюминация зала медленно начала затухать. Все двери, ведущие в город, заблокировались хитроумными запорами.

– Серёжа, – потрясла она мужа за плечо. Он тут же проснулся.

– Что случилось?

– Нехорошо мне как-то, тревожно.

Полеха вскочил, ещё слабо соображая и с трудом отходя ото сна.

– Котик, да ты подожди, может, мне приснилось что, – девушка тёрла лицо, тоже приходя в себя и пытаясь определить причину беспокойства. – Что же это мне… Так! Бабик! Бегом!

Оба не успели предпринять каких-либо традиционных в этом случае для простого человека действий, как оказались в каморке Бабика.

Он с посиневшим лицом и туго затянувшейся на шее удавкой из скрученного лоскута простыни висел на спинке кровати.

– Удушился, – выдохнула в ужасе Марина.

Вспыхнул свет, зажжённый мысленной командой Сержа. Сильные руки подхватили ещё тёплое тело… Марина, используя возникшую слабину, развязала узел и скинула петлю с шеи.

– Что ж ты, дружочек, поторопился-то так? – приговаривал Серж, укладывая Бабика на кровать. Правая рука поднывала, и это могло означать только одно: людям, не желающим чужой смерти, жуки стремились помочь. Полеха погладил лицо разбойника, погладил шею, волосы, плечи…

– Ну, давай, дружок, давай. Рано ты это затеял…

Вода в бутылке оставалась нетронутой, тумбочку никто не открывал. Что же случилось в голове этого несчастного за те несколько часов, которые хозяева Крипты спали. Часы показывали 3 часа ночи.

Сиплый вдох резким толчком оповестил о возвращении жизни. Теперь уже Марина сидела на корточках рядом с кроватью и гладила по голове ожившего.

Бабик минут пятнадцать приходил в себя, пока не открыл глаза, часто моргая от яркого света. Полеха пригасил освещённость.

– Нес… Нес… – попытался что-то сказать Бабик и зашёлся долгим, мучительным кашлем.

Поднесённый стакан воды был выпит до дна. Глаза смотрели на Марину и Сержа.

– Успокойся, Юра, – Марина продолжала по-матерински гладить ершистые волосы. – Это такое же преступление, как и все прочие. Ещё хуже…

– Нес… Не искуплю я… Не смогу…

– Ну-ну-ну, молчи. Не искупит он, – строгий голос девушки заставил даже повернуть голову возвратившегося с того света. – Трусость это. Ты убежать хотел. Просто хотел убежать от себя самого. Нет, мальчик Юра, так не годится. Ты вернёшься и будешь добрыми делами и покаянием искупать все свои грехи. Ты молод ещё. Знаешь, сколько можно сделать хорошего? Ты хотел убить себя, пополнив страшный список ещё одной жертвой. Кто же за тебя исправит твои же грехи? Только ты сам. Убить он себя решил! А ты наоборот сделай. Жизнь свою переиначь. Заново всё начни. Вспомни, что тебя родила мать, и не для того, чтобы ты умер, а чтоб сам счастлив был и людям счастье приносил. Принёс ты кому-то счастье?

– Нет, никому…

– Вот. А теперь живи и всю свою жизнь посвяти другим. Чем большее число людей ты осчастливишь или хоть какое добро сделаешь для них, тем счастливее будешь сам. Долги и грехи надо отрабатывать, мой милый. Тогда тебе твоё покаяние зачтётся. Ни в делах, ни в мыслях не допускай больше злобы, ненависти, зависти, обиды, лжи, предательства, измены и прочей гнусности. Будь чист, добр и благороден.

Бабик молчал и слушал. Когда Марина закончила, он тихо спросил:

– Как? Я не умею.

– Здрасьте, приехали… – девушка всплеснула руками и вновь положила ладонь на голову Бабиченко. – Ну, хорошо. Хоть у тебя и есть дети, но их матерей ты крепко обидел. Будет у тебя ещё время вспомнить и о них. А для начала просто исчезни навсегда из того круга, к которому ты принадлежал. Езжай куда-нибудь, здесь тебе жить не дадут. Устройся как-то, присмотрись к людям, найди нормальных друзей, полюби наконец, создай семью. Тебе надо жизнь поменять. Полностью и бесповоротно.

– Возьмите меня к себе… Я всё буду делать… – жалобно и с надеждой выговорил Бабик непривычные для себя слова.

Марина с Сержем переглянулись, но отвечать ничего не стали.

– Спи, Юра. И не дай бог, ты ещё раз выкинешь этот номер, – сказала Марина и встала. – Начни с этого – дай слово не убивать себя больше. Даешь слово?!

Бабик придерживал край укрывающей его простынки и опять смотрел на Марину странным взглядом, не выражающим ничего. Но, несомненно, что-то происходило в его голове в этот момент.

– Даю, – спокойно ответил он.

– Спи.

…Утром, в 7 часов, когда Марина с Сержем завтракали простой яичницей, по каналу раздался голос Бабика:

– Карабас.

Полеха, решив отбросить формальности и ставшие бессмысленными меры предосторожности и конспирации, переместил самого Бабика прямо сюда, к хозяйскому столу.

Юра стоял, уж ничему не удивляющийся, в центре роскошного базальтового зала, обрамленного разнообразными скульптурами Марины.

Это оказалось легко – вытесать из камня точную копию своей возлюбленной. Серж только направлял на позирующую девушку особый луч, словно захватывающий в кокон натурщицу, и переводил его на колонну. Лишняя порода по отдельному каналу, как пылесосом, транспортировалась в «утилизирующие» подземные расщелины.

– Вы Боги? – задал Бабик вопрос, как если бы больной, только открывший глаза после несчастного случая, спросил бы у склонившегося над ним человека в белом халате: «Вы врач?».

– Нет, не совсем, – без ложной скромности ответил Карабас, – кушать хочешь? Как язык?

– Подходи, садись, – улыбнулась «пациенту» и гостю Марина, – не стесняйся.

Бабик приближался медленно, как рыбак, боящийся спугнуть рыбу, возвращается к удочке после отлучки по нужде. Ведь он смотрит на свои поплавки не как на рыбу, а как на надежду, что день проведён не зря.

– Я думал, они другие, – робко продолжил Юра, осторожно присаживаясь на стул у здоровенного овального стола из красного дерева.