Михаил Ляшенко - Человек - Луч

— Вы давно здесь живете? — спросил Юра.

— Шестой год… Раньше я больше ста лет пас овец на Ставропольщине, давал людям хорошую натуральную шерсть, гордился этим. То была моя первая жизнь. Теперь начинается другая. Я решил стать ученым, делать химическую шерсть лучше натуральной…

— А эта скамья, — спросил Юра, переминаясь с ноги на ногу, но все же не решаясь опуститься на прозрачное сиденье, — она тоже из пластмасс?

— Слои стеклянной ткани и слои полиэфирной пластмассы вперемежку, — заявил лыжник, похлопывая по скамье, в нежной глубине которой висели яркие кленовые листья. — Прочнее стали, но в шесть раз легче. Попробуйте! Не горит, не тонет…

Юра послушно подошел, взялся за скамью и неожиданно поднял ее в воздух вместе с лыжником.

— Эй, вы! — завопил тот. — Полегче!

Сам встревоженный этим фокусом, Юра осторожно опустил скамью на снег.

— Верно, тоже из старых чабанов? — сердито спросил лыжник. — Ну конечно. А какого вы года?

— Мне двадцать два года. Почти четверть века…

— Ничего, похоже, — согласился лыжник. — Ну, а по-настоящему?

— Честное слово, мне двадцать два, — неуверенно пробормотал Юра.

— Как же вы сюда попали? — всерьез рассердился лыжник. — Что вы тут делаете?

— Меня привез Иван Дмитриевич Андрюхин, — поспешил объяснить Юра.

Человек в свитере внимательно оглядел Юру и, кажется, поверил, что тот говорит правду.

— Будете участвовать в испытаниях… Слыхал!.. Похвально, — одобрил он. — Пойдемте, я вам покажу вашу комнату.

Они подошли к широкому крыльцу. Казалось, что оно вылеплено из морского воздуха. В глубине ступенек, внутри эластичной массы, в радужном хороводе застыли луговые цветы, травы, стрекозы и кузнечики. Юра перепрыгнул, стараясь не наступить на лепестки. Двери бесшумно распахнулись, и они вошли в белоснежную, высокую, наполненную травяными запахами переднюю, будто выложенную свежей нежной берестой. В глубине стен струились длинные, гибкие березовые ветви. Потолок казался шатром, сплетенным из крон молодых березок и елочек, за которым виднелось голубое небо. Из пластмасс были сделаны не только полы, стены, потолки. Из пластмасс было сделано здесь все: мебель, занавески, скатерти, абажуры, подоконники, посуда. Золотисто-голубой воздух, пронизанный солнечными зайчиками, сразу заставил позабыть серый денек и наполнил Юру радостным ощущением летнего веселья.

— Самое интересное об этом доме вы узнаете потом, — важно сказал лыжник. Видно было, что ему очень хочется рассказать, но он удержался. — Да, в мое время ничего этого не было…

И, так как Юра, жадно рассматривая все вокруг, не поддержал разговора, он скромно добавил:

— Я ведь ровесник Александра Сергеевича Пушкина…

Опять Юру словно ударили по голове. С отчетливым ощущением, что он сходит с ума, Юра уставился на коренастого лыжника. Тот не обиделся.

— Да-да! Конечно, не верите! Проверьте — фамилия моя Долгов, звать Андрей Илларионович… Вам здесь всякий скажет. Год рождения 1799. Только Александр Сергеевич родился двадцать шестого мая, а я пораньше, да, пораньше — семнадцатого февраля… Вот как! А ведь мог бы и Александр Сергеевич здесь быть, если бы не этот проходимец Дантес…

Комната, предназначенная Юре, несколько смутила его: она была нежно-синяя и успокаивающе светилась, как прозрачная раковина. Юра еще не успел осмотреться, как над удобным письменным столом с вмонтированными в него пишущей машинкой и магнитофоном серебристо вспыхнула часть стены, оказавшаяся большим экраном. С экрана весело смотрел на Юру, поглаживая бороду, Иван Дмитриевич Андрюхин.

— Нравится? — спросил он так спокойно, как будто был в комнате. — Здравствуйте, Андрей Илларионович… — Лыжник почтительно раскланялся. — Доставьте-ка парня, пожалуйста, в Институт кибернетики… А с Деткой все в порядке…

В суровом здании, несколько похожем на старинную крепость, с табличкой у дверей — «Институт кибернетики», Андрюхин, по обыкновению посмеиваясь, осведомил Юру о том, что он хочет сегодня провести игру на первенство двух институтов. Команду сотрудников этого института будет возглавлять сам Андрюхин, команду долголетних — Юра.

— А судить игру попросим вас, — сказал Андрюхин, обращаясь к молчаливому гиганту с равнодушным розовым лицом. — Не возражаете?

Тот молча наклонил голову.

Выйдя из здания института, Юра ежеминутно ожидал, что вот-вот начнутся новые странные и загадочные события. Уж слишком ошеломила его встреча с ровесником Пушкина. Но ничего особенного не происходило. Встречные здоровались очень приветливо. Здесь тоже было много болельщиков хоккея, как и в городе. Незнакомые люди весело улыбались, хлопали друг друга по плечу, крепко пожимали руки. Видимо, все уже знали о предстоящем соревновании.

— Здравствуйте, Сергеев! Я страшно рад, что вы здесь! — заявил незнакомый худощавый и подвижной юноша; его насмешливые живые глаза светились неподдельным удовольствием. — Я ведь по телевизору давно знаком с вами, я смотрю все игры с вашим участием.

Юра слегка пожал тяжелыми плечами…

К вечеру этого дня, показавшегося на редкость коротким, Юра поверил, что питомцы Института долголетия, среди которых действительно не было ни одного моложе девяноста лет, способны играть в хоккей. Более того: он пришел к выводу, что с этими старичками пришлось бы здорово повозиться, чтобы добиться победы, даже славной команде майского «Химика».

Однако вечером, когда он увидел, кого выводит на лед академик Андрюхин, надежды Юры на успех значительно поблекли. Против долголетних вышли такие же плечистые, розовощекие атлеты, как и тот, которому Андрюхин предложил судить. Повадкой, походкой, ростом они были удивительно похожи друг на друга. Среди зрителей и даже среди игроков Юры пробежал непонятный ему сдержанный говор…

Сначала все шло, как в обычной игре. На трибунах, и скамейках — все население городка. Оттуда, из темноты, как всегда, несся рев, то угрожающий, то подхлестывающий. Над отливающей ртутью седой ледовой площадкой — гроздья ярких ламп. К вечеру подморозило, воздух стал колючим и вкусным, и, выйдя на лед, Юра, расправляя плечи под цветастой шерстью просторного свитера, ощутил привычный радостный подъем. Было приятно и то, что его здесь знали. Зрители встретили выход Юры радостным криком:

— Серге-ев!.. Бычо-ок!..

Команды выстроились, прозвучали взаимные приветствия. Когда Юра и Андрюхин съехались к судье разыграть поле, Юру удивило, что судья при тех обычных вопросах, которые он должен был задавать, громко прищелкивал языком. Еще более удивился Юра, когда Андрюхин с отеческой заботой старательно поправил у него на шее свитер, после чего судья говорил уже без прищелка.