Эдмунд Купер - Сомнительная полночь

Маркхэм хрипло засмеялся:

- Ясно, Боже мой! Так ясно, что меня просто парализовало от ясности! Смех оборвался. - Извините меня. Скажите еще одну вещь - как меня обнаружили, доктор Брессинг?

Брессинг неожиданно побледнел.

- К вашему сведению, я не доктор, - сказал он сухо. - Я джентльмен и художник. Доктора - андроиды, которые за вами смотрят. Можете не извиняться. Все вполне понятно.

Брессинг вел себя так, будто его смертельно оскорбили, и почему-то это потрясло Маркхэма больше, чем все остальное. Но он настаивал:

- Я бы хотел знать, как же все-таки я... как меня откопали?

Брессинг взял себя в руки.

- Андроид-археолог выискивал что-то с командой рабочих роботов, начал объяснять он. - Они уловили шум вашего морозильного агрегата и принялись раскапывать. Полагаю, что им пришлось вырубать вас изо льда.

Маркхэм минуту или две молчал, потом печально сказал:

- Я надеюсь, где-нибудь есть записи о... о старых временах. Понимаете, у меня были жена и дети. Мне бы хотелось узнать...

Человек из двадцать второго века резко перебил его:

- Об этом позаботятся андроиды. Они занимаются всеми практическими делами. Кстати, ваш П. А. должен подойти с минуты на минуту. Она и займется всеми вашими делами. Сейчас, старина, самое важное для вас - расслабиться. Думаю, вам придется какое-то время побыть в санатории, но ваш П. А. все решит, когда повидается с вами.

- П. А.?! - удивился Маркхэм.

- Персональный андроид, - нетерпеливо ответил Брессинг. - У нас у всех они есть. Что за жизнь была бы без П. А.? Ну ладно, дружище, мне пора. Мой выход назначен на завтра.

- Так, значит, вы тоже пациент?

- Мы пользуемся словом «гость», - сказал Брессинг. - Я «гость» по психиатрии - большинство художников ими становятся рано или поздно. Вы пока отдыхайте, и пусть все идет само по себе. Я направлю к вам вашего П. А., если они вам его уже назначили. Дело в том, что всем казалось, будто вы помрете, вот они и не побеспокоились заранее.

Брессинг широко улыбнулся и вышел из комнаты, прежде чем Маркхэм успел осмыслить и прореагировать на эту информацию.

В одиночестве он пробыл не более чем полминуты, а затем в комнату вошла женщина. У нее была копна золотистых волос, аккуратное овальное лицо, одежда по стилю походила на одежду двадцатого века. И она выглядела... Она была похожа...

Маркхэм уставился на нее:

- Кэйти!

Но он уже понимал, он знал, что это не Кэйти. Глаза были голубые, но без искринки, губы полные и яркие, но какие-то холодные и неподвижные. Нет, это не могла быть Кэйти! Это был ее бездушный близнец - ужасная шутка двадцать второго века. Андроид!

Маркхэм почувствовал, что в нем поднимается злость. Осмысленная злость. Справедливая злость. Какого черта они все это с ним делают? Почему, ради всего святого, они...

- Очень сожалею, что меня не было здесь, когда вы пришли в себя, сэр. Но было неизвестно, выживете ли вы. Мою модификацию только что закончили. Я Марион-А, ваш персональный андроид. В ее голосе было больше тональных вариаций, чем в том, другом голосе. Этот был не столь далек. Маркхэм собрал все силы, чтобы сдержать гнев. Его охватила дрожь, но вдруг ему стало стыдно своей слабости.

- Вы... вы похожи на мою... мою жену, - сказал он, с болью сознавая, что говорит не с живым существом.

- Меня перемоделировали по фотографии, которую нашли в вашем бумажнике, - сказала Марион-А. - Решили, что вам понравится сходство... А теперь, сэр, если вы желаете, я провожу вас в ваши апартаменты.

Джон Маркхэм провел шесть дней в качестве «гостя» Северного Лондонского Санатория. Это был обычный период восстановления из того состояния, которое доктора-андроиды называли УЖ - Условно Живое.

Хотя он и был странным пережитком прошлого века, он являлся не единственным человеком, находившимся, как он узнал позднее, в условно живом состоянии в санатории. Фактически, большинство гостей или возвращались из УЖ, или же подготавливались к глубокому замораживанию на срок от недели до года.

В двадцать втором веке временное замораживание быстро превращалось в стандартный метод лечения глубоких неврозов. Самое странное было то, что этот метод давал результаты.

К концу пребывания в санатории, когда он уже достаточно хорошо ориентировался в обстановке и мог нормально разговаривать с андроидом, Маркхэм попросил одного из докторов объяснить теорию лечения. Он обнаружил, что этот метод в принципе очень мало отличается от метода электрошока или применения инсулина в двадцатом столетии: пациента доводили до состояния предпороговой травмы, и это состояние должно было стереть невроз. Обычно время погружения играло не главную роль, поскольку основное лечение заключалось в процессах самого погружения и его отмены. Вариации длительности погружения имели полезное значение, только если фактор времени имел отношение к проблеме индивида.

Перед тем как покинуть санаторий, Маркхэм попросил разрешения осмотреть одно из устройств для погружения. Некоторое время андроиды избегали ответа, прямо не отказывая, и наконец дали понять, что «гостям» не положено знать больше, чем это абсолютно необходимо. Маркхэм сказал, что его, как инженера, интересуют технические аспекты. Наконец Марион-А спустилась с ним в изолированное помещение, которое чем-то странно напоминало камеру «К».

Но, в отличие от камеры «К», заполненной коробками с едой, в этом помещении находились кабинки, расположенные рядами, один над другим. Маркхэм хотел открыть одну из кабинок, но Марион-А твердо отказала, правда сначала это прозвучало как совет, а уж потом как настойчивая рекомендация.

Она объяснила, что в каждой кабине находится человеческое существо в состоянии погружения. Правила требовали, чтобы никого не беспокоили до выхода из этого состояния. Маркхэм заметил, что на каждой дверце была прикреплена пластиковая табличка с именем, датой погружения и датой выхода из погружения. Он невольно вздрогнул, хотя одежда не нем была с подогревом и хорошо выполняла свои функции.

Но больше всего его поразило в санатории почти полное отсутствие контакта между «гостями». Ему пришлось познакомиться с больничной жизнью двадцатого века благодаря аппендициту, и тогда он пришел к выводу, что пациенты весьма общительные люди. Но, вероятно, это не касалось пациентов Северного Лондонского Санатория.

За все время своего пребывания здесь он видел меньше дюжины «гостей», а говорил только с тремя из них. Первым был Брессинг, вторым - толстяк средних лет, близорукий настолько, что принял его за андроида; а третьей была девушка лет двадцати, которая плакала в коридоре. Он спросил, не может ли чем-нибудь помочь ей, а она, взглянув на него, вдруг крикнула: «Нет! Нет! Нет!» - повернулась и убежала. У Маркхэма сложилось впечатление, что он еще больше расстроил ее.