Джон Мини - Фактор жизни

Он мог бы иметь с собой двух прислужников, которые раскачивали бы кадила, наполняя воздух вокруг фиолетовыми клубами ароматических веществ, но люди Кордувена не смогли бы выдать себя за учеников священника, даже обрей они головы и надень лиловые одежды.

По хрустальному полу пробежала рябь.

Все отодвинулись к стенам. Повсюду появились сиденья, приобрели четкие очертания. Две тысячи зрителей сели, задрали голову, и по залу пробежал тихий ропот.

Но охранники не смотрели наверх — они наблюдали за толпой, внимательно оглядывая людей, — и Тому это не понравилось Слишком уж хорошо обучены. Острый взгляд, блеснув, задержался на нем, и Том заставил себя поднять глаза и отклониться назад.

«Веди себя, как все», — приказал он самому себе.

Белый мерцающий свет разлился по залу.

В самой высокой точке потолка засветилась круглая мембрана. Она видоизменялась, в ней появились выпуклости в семи местах, выпуклости назревали, как бутоны, и вдруг одновременно раскрылись. Это были левит-диски.

Некоторое время семь дисков качались на первоначальных местах, а потом начали плавно снижаться. Каждая из раскрытых капсул-бутонов была в золотом кольце света, и в каждой находилось по одному члену трибунала.

«О Судьба! — воскликнул мысленно Том. — Этого не может быть! Я ошибаюсь!»

Но вот семь огромных кубических голограмм возникли над залом, показывая крупным планом изображения судей, и Том понял, что ошибки нет.

Да, среди них была Эльва.

Конечно, ничего странного в том, что она здесь, нет: высокопоставленный член «Лудус Витэ» и родилась в этих местах… однако прошлой ночью она ничего об этом не сказала.

Малкорил предоставил ему информацию о ее местонахождении, и Том нашел Эльву, чтобы уговорить ее достать восемь удостоверений личности, и она сделала это.

Он прикрыл глаза, делая вид, что молится.

Впрочем, никаких признаков того, что ему уделяли какое-то особое внимание, не было. Полторы сотни охранников наблюдали за всеми.

И он, успокоившись, открыл глаза и взглянул на голограммы. Трое из судей были ему незнакомы, но четверых он знал. Их изображения были настолько увеличены, что казалось, можно протянуть руку и прикоснуться к ним: нежно провести пальцем по щеке или впиться ногтями в глаза — выбирай, что хочешь, все зависит от твоих чувств.

Том переводил взгляд с одной голограммы на другую.

Сентинел: массивный, с седыми волосами, выглядевший очень внушительно.

Эльва: бесстрастное лицо, глаза, по которым ничего невозможно понять.

Виконт Вилкарзъе: в простой форме, без регалий, один из пролетариев, пытающий своих бывших сотоварищей.

И знакомое бледное веснушчатое лицо… Рыжевато-каштановые волосы, красивые глаза, один из них, незрячий, при этом увеличении подобен бирюзово-аквамариновому драгоценному камню с янтарными вкраплениями. Находится здесь, чтобы судить свою бывшую хозяйку.

Арланна.

Том попытался встретиться взглядом с Кордувеном, но другие зрители заслоняли обзор.

Похоже, кристалла нет.

Если бы люди Кордувена справились с делом, кристалл был бы уже здесь.

— Ты уверен, что тебе удастся достать его? — спросил Том перед началом всего.

— Мои люди — профессионалы, — ответил Кордувен…

Теперь уже получалась совсем парадоксальная ситуация.

Кордувен не мог двинуться ни на шаг без Тома; Тому был необходим кристалл.

Выражение лица леди Даринии спокойно: крупным планом ее глаза, они неестественно неподвижны.

— Леди Сильвана выберет наказание для мальчика. Широко открыв синие глаза, дочь оценивающе разглядывает Тома.

Широко раскрытые, голубые глаза. Чистый молодой голос:

— Может быть, отнять у него руку?

— Прекрасно, — говорит леди Дариния. — Прежде чем доставить его во дворец, отрубите ему руку.

Бесстрастный взгляд серых глаз.

— Все равно — какую.

Почему судебный процесс начат с этой иллюстрации?

А именно из-за того, о чем говорил тогда Тэт: Однорукий был мучеником за правое дело, и толпа наверняка это знала.

Между тем дисплей показывал пузырящуюся жировую ткань, поднимающийся вверх дым от сгоревшей крови, режущий инструмент и пронзительно кричащего молодого Тома Коркоригана.

— Обвиняемая…

Засветились триконки, в письменной форме показывая то, что произносила Арланна.

— …Сильвана Лирголан, бывшая леди Сильвана…

Далеко-далеко вверху, на самой высокой части потолка, из центра мембраны пошли световые круги.

— …Совершенные преступления: измена народу…

Медленно поднимается ярко освещенный крест из железа и графита.

— …против человечности…

Крест опускается вниз.

Ее лицо попало на дисплеи, и у Тома мелькнула мысль, не случилось ли это по ошибке: привязанная к распятию, с разметавшимися чудесными светлыми волосами, она было невыразимо прекрасна.

О Сильвана! Он был прав, что пришел сюда.

Заговорила представительница защиты.

— Этот судебный процесс несправедлив уже тем, что его исход предрешен. Мы стоим в преддверии новой эпохи, перед лицом мира, построенного отважными людьми, — она повысила голос, заглушая поднявшийся в зале ропот. — Да, у тех, кто правил раньше, были ошибки… Но мы не должны повторять их ошибок, товарищи сограждане. Представители обвинения будут утверждать, что она виновна; но мы должны признать, что подзащитная оказалась под давлением определенных обстоятельств…

На дисплее появился представитель обвинения.

— Требования защиты вынуждают нас показать это, пусть оно и кажется несправедливым…

Изображение сменилось: вновь показали Сильвану.

Том затаил дыхание, боясь, как бы не выскочило из груди сердце.

Сильвана вскрикнула.

Том вцепился рукой в свою ляжку, с силой впился пальцами в плоть. Зрители вокруг затаили дыхание: даже после многих лет насилия такие жестокие кары потрясали…

Десять тысяч железных прутьев и графитовых волокон, по мере того как магнитное поле распятия выталкивает их наружу…

Он со всей силой прикусил губу, ощущая во рту соленый вкус крови.

…проникают в тело Сильваны, корчащееся в центре крестовины…

Донеслось приглушенное рыдание. Рядом с Томом женщина спрятала лицо под капюшоном.

…и кровь ее стекает струйками, капая с прутьев, пока она умирает.

На дисплее снова появился обвинитель:

— Это виртуальное изображение, полученное с помощью находящегося в нашем распоряжении Оракула, показывает, что подсудимая не только, вне всякого сомнения, виновна, но и даже сам вид наказания, которому она должна подвергнуться в ходе суда, уже предопределен…

— Ваше преподобие? — послышался рядом тихий голос.

— Мир вам, — Том скрестил пальцы в мудру. — Я всего лишь молюсь.