Журнал «Если» - «Если», 2011 № 02

Сперва у всех Шестерых нашлись возражения — различной степени серьезности и по нескольким отличающимся друг от друга причинам.

— Тогда выделите мне небольшую территорию, — предложил Таувус, — клочок земли с малочисленным народом, чтобы я мог экспериментировать и развивать собственные идеи.

Оказавшись властителем малого домена, он изобрел новый подход, добавив к советам искушение и обман. Сделав для своего народа небольшие, экономящие труд приспособления, он стал рассказывать людям о машинах, которые исполнят за них всю работу. Он научил их делать лодки, а потом рассказал о космических кораблях, которые превратят народ в звездоплавателей. Он посеял в умах неудовлетворенность и через два года получил правительство, школы, металлургию, мореходство и милицию. Увидев его достижения, Шестеро один за другим пустились в погоню.

— Как случилось, что все они последовали моему примеру, если предложенный мною путь оказался настолько ошибочным? — спросил вслух Таувус.

«У них не оставалось выбора, — сказал Павлиний Плащ. — Ведь они не хотели оказаться в полном забвении».

— Иначе говоря, они признали, что предложенный мною путь был, в конечном счете, неизбежным, потому что, ступив на него, я сделал все прочие варианты бесперспективными. Повиноваться Фаббро значило просто отложить на время то, что рано или поздно должно было случиться, если не под моим руководством, то под властью одного из Шестерых, или даже по воле любого вождя, выдвинутого одним из народов Эсперины.

Таувус вновь на мгновение вспомнил тех детей перед разрушенным домом, но тут, обогнув другой скалистый выступ, увидел место своего назначения. Прелестный островок на просторах благородной в своей первозданности долины: крохотный домик с садом, огородом и калиткой, ведущей к озеру.

«Его нет дома, — промолвил Павлиний Плащ, сотня глаз которого умела видеть сквозь самые разные препятствия. — Он внизу, у края воды».

Таувус подошел к калитке. Было настолько тихо, что он мог слышать, как пчелы снуют взад и вперед над цветками дикого чабреца, как плещет утка, поднявшаяся на крыло над озером, как стучит под ветром деревянный колокол на миндальном деревце.

Он поднял руку к задвижке, а потом опустил ее… «Что со мной происходит? Откуда эта нерешительность?»

Бряк-бряк — донесся до него деревянный стук.

«Действовать всегда лучше, — шепнул Плащ, обращаясь к его коже, — и ты просил меня напомнить тебе об этом».

Таувус кивнул. Верно, всегда было лучше действовать, чем тратить время на муки. Действием построил он цивилизацию, призвал к бытию великие города, подхлестывал темп технологических перемен, превративших сонные сельские аркадии миров Эсперины в межпланетные империи. Действием превзошел он шестерых своих братьев и сестер, даже когда они все вместе выступили против него. Ибо качества, которыми Фаббро наделил каждого из них — милосердие, воображение, сомнение, непоследовательность, независимость, смирение, — не могли противостоять железной воле Таувуса.

Да, он стал причиной многих бед и горестей, но в конце концов тому, кто хочет добиться результата, неизбежно приходится разрушать. И в редкие моменты сомнения Таувус просто напоминал себе о том, что нельзя сделать и единого шага, не рискуя при этом раздавить ничтожную, бесполезную букашку. Да что там… Нельзя даже вздохнуть, не рискуя втянуть в себя с воздухом якобы невинный микроорганизм.

«Город N отказывается признать нашу власть», — сообщали ему генералы.

«Тогда сотрите этот город с лица земли, ведь мы заранее предупреждали его жителей», — отвечал он без малейших сомнений. И сотня глазков принималась вглядываться туда и сюда, подобно отряду разведчиков, высланному впереди батальонов его собственных мыслей, выискивая новые возможности в открывшейся, но созданной им самим ситуации, просчитывая очередной ход и все последующие за ним.

Случалось, что даже генералы застывали перед Таувусом с открытыми ртами, ошеломленные его жестокостью. Однако они не задавали вопросов. Они понимали, что именно сила воли сделала его великим, превратила в неизмеримо большее, нежели они сами.

«А вот сейчас, — с горечью напомнил он себе, — я не могу заставить себя открыть садовую калитку».

«Ну же!» — поторопил Плащ, прикасаясь к его коже с явной насмешкой.

Таувус улыбнулся. Действовать подобает по собственной воле, а не повинуясь указаниям своей одежды, но тем не менее он поднес руку к задвижке, открыл ее и шагнул вперед. И тут же глазки на Плаще блеснули готовностью.

За калиткой тропа разделялась натрое: направо — к дому, за которым поднимались вершины западного гребня долины; прямо — к небольшому саду и огороду; налево — к маленькому озерцу, из которого вытекал ручей, приведший его сюда. На противоположной стороне долины высились горы, окаймлявшие ее с восточной стороны. На склонах их паслись редкие овцы.

Бряк-бряк — доносился голос колокола, и пчела прожужжала возле его уха, словно крохотная гоночная машина на трассе.

Таувус посмотрел вниз, на берег озера.

— Так вот где ты, — пробормотал он, заметив у края воды давно уже обнаруженную павлиньими глазками небольшую фигурку, сидевшую на бревне посреди небольшого пляжа и разглядывавшую в бинокль уток и прочих птиц на водной глади. — И ты знаешь, что я здесь, — добавил Таувус с ноткой гнева. — Тебе прекрасно известно, что я здесь.

«Конечно, известно, — подтвердил Плащ. — Судя по напряженности плеч».

— Он просто хочет, чтобы я заговорил первым, — проговорил Таувус.

Оказавшись всего в нескольких метрах от сидевшего на бревне человека, он вместо слов наклонился, подобрал камень и запустил его в воду прямо над головой сидящего.

По озеру пробежала рябь. В зарослях тростника в конце небольшого пляжа негромко крякнула утка, предупреждая товарок. Сидевший на бревне человек повернулся.

— Таувус, — воскликнул он, откладывая полевой бинокль и поднимаясь на ноги с широкой приветственной улыбкой. — Таувус, мой дорогой друг. Сколько лет, сколько зим!

Схожесть обоих мгновенно отметил бы любой сторонний наблюдатель. Одна и та же легкая балетная осанка, те же самые высокие скулы и орлиный нос, такая же густая грива седых волос. Однако человек, находившийся у воды, был одет просто — в белую рубашку и белые брюки, в то время как на Таувусе оставался великолепный Плащ с его текучими узорами и беспокойными глазками. И Таувус застыл на месте, в то время как собеседник вытянул вперед руки, словно ожидая, что друг упадет в его объятия.

Таувус не сдвинулся с места и не нагнулся.

— Ты говорил, что являешься самим Фаббро, — проговорил он. — Так, во всяком случае, я слышал.