Журнал «Если» - «Если», 2011 № 04

— Эрик, но… А если ты им откажешь?

— Они возьмут нас измором, дорогая. Отгонят рыбные стада прочь от берегов. Впрочем, им даже не придется этого делать. Мне выкрутят руки собственные министры. Эти жирные бюргеры.

— Эрик… что же нам делать?

— Я и так сделал все, что мог. Больше того, что мог. Сделаю еще. Еще одно невозможное.

Элька по его голосу поняла, что он поднимается со скамьи, и. отступила в тень.

Отец и правда не хочет отдавать ее тюленям. Он мог говорить что угодно на людях (он называл это не ложью, а политической необходимостью), но вот наедине со своей супругой, когда он был уверен, что никто их не слышит…

Но… они вовсе не монстры. Или монстры?

Быть герцогом — это знать то, чего не знают другие, подумала Элька. Что она, собственно, знает о тюленях? Только то, что она когда-то спасла одного из них?

Говорят, раненые они теряют способность перекидываться. Вот он и не мог убежать. А теперь требует ее себе. Зачем она, Элька, ему нужна? У них что, своих девушек нет?

Говорят, тюленьи девы красивые…

Пустые скалистые острова, серые мокрые камни, заляпанные чаячьим пометом, сырые пещеры, где в кованых сундуках хранится одежда утопленников…

— Эля!

Она вздрогнула и отступила на шаг.

— Ты поверила мне. Хорошо.

— Не знаю, — сказала Элька, — просто… мне мало что говорят. А настоящая знать — это те, кто знает. Но как знать, кто говорит правду? Компаньонка говорит — вы монстры. И госпожа герцогиня тоже. А герцог говорит — нет… Просто я зачем-то вам понадобилась. Зачем?

— Ты изменилась, — сказал он.

— Я ведь дочь герцога. Я должна вести себя, как подобает.

— Ты выросла. Твоя краса расцвела в одночасье. Я этого не ожидал. Я думал, мы заберем отсюда несчастную смешную девочку. Я рад, что мне не придется кривить душой. Я введу тебя в дом с радостью и почетом.

— Зачем я вам нужна? — тихо спросила Элька.

Он пожал плечами. Темная фигура на фоне темных розовых кустов. Ветер качнул лепестками, и густой аромат роз окутал Эльку, как плащ.

— Знаешь, в чем самое главное отличие нашего народа от вашего?

— Вы оборотни, — сказала Элька, — и владеете магией.

— Мы никогда не забываем добра. Всегда воздаем за добро добром.

— Потому что я тебя спасла? Только поэтому? Вы готовы заключить мир между нашими народами?

— Да. Потому что это единственный способ спасти тебя.

Он наклонился к ней. Она на всякий случай осторожно потянула носом. Рыбой от него вовсе не пахло. Но от него тянуло жаром, словно от плиты в их гостиничной кухне, как будто она снова дома и мама вот-вот войдет и скажет: «Опять замечталась, горе ты мое!». Ей вдруг захотелось прислониться к нему и закрыть глаза.

— Эля, — сказал он, — послушай. Мой дядя, а он глава очень большого клана, ну такой седой, ты видела, полагает, что герцог не откажет. Ведь мы предлагаем вашему народу мир и процветание. Мир и процветание, Эля. Безопасные торговые пути. Богатые уловы. Мы сознательно пошли на открытые переговоры со всей вашей верхушкой: министры, Эля, очень практичные люди. И на самом деле, что бы ни твердили говорящие головы в дальновизорах, решения принимают они. Они, а вовсе не герцог. Он только представляет верховную власть, понимаешь?

— Но он — герцог? Самый главный?

— До какой-то степени. Эля, правитель его статуса — это тот, кто возлагает на себя вину за беды страны. Тот, кто готов на жертву. Не в этом дело. Дядя полагает, что герцогу ничего не останется, как только согласиться на наши условия, но я в это не верю. Герцог умеет думать быстро. И я не знаю, каким будет следующий удар. Бежим сейчас, Эля.

Элька оглянулась. Резиденцию поглотила тьма, только в кабинете герцога светилось окно. Он работал допоздна, как всегда.

— Если я убегу с вами сейчас, — сказала она тихо, — то кого он завтра выведет к вам в обмен на безопасные морские пути и рыболовные квоты? Ему будет нечем с вами меняться.

Он вздохнул. Теплый ветер с моря кружил рядом, точно пес.

— Ты ему веришь?

— Он мой отец.

— В самом деле? Скажи, Эля, ты часто пишешь матери?

— Каждую неделю.

— И получаешь от нее письма?

— Да. Мне приносит их Калеб, секретарь.

— Эля, там, где она сейчас, не пишут писем. Мы успели увезти твоего деда, но ее — нет. Наши шпионы, к сожалению… не так оперативны, как ваши. Гостиница сгорела почти сразу после твоего отъезда. Эля — подделать почерк и манеру письма не так трудно.

— Я… не верю, — тихо сказала Элька.

— Потому что я чужак?

— Потому что он — мой отец.

— Ты в этом уверена?

— Он сам сказал.

— Эля, он сказал тебе это потому, что любит свою дочь. Он воспользовался твоей выдумкой, чтобы…

Розовые кусты разом зашуршали, словно их ударили гигантской невидимой ладонью.

Далеко за черепичными крышами в темное небо поднялся столб пламени, потом опал, но низкие облака продолжали пульсировать красным.

В резиденции разом вспыхнули окна, и Элька услышала топот бегущих ног и крики.

— Это в порту, — в выпуклых глазах тюленя отразились багровые вспышки, — это… ох…

В порту надрывалась сирена, звук метался, отражаясь от поверхности воды и рассыпаясь о стены пакгаузов.

— Он успел раньше, Эля. Он успел раньше.

Он выпустил Эльку (а она и не заметила поначалу, что он схватил ее за плечи) и бросился к ограде.

— Барышня! — Калеб бежал по дорожке, топая ногами, гравий рассыпался в разные стороны под его ботинками. — Барышня, стойте!

Тюлень оглянулся: она увидела, что Калеб на ходу вытаскивает самострел и поднимает его двумя руками. Первый выстрел высек искры из ограды, второй ударил тюленя в плечо, но кровь была не видна на черном сюртуке. Он просто пошатнулся, потом бросился в сторону и исчез в кустах. Люди бегали вокруг, Эльку кто-то держал за руку, чужая рука была горячая и влажная, и девочке было неприятно, потом она вдруг оказалась в своих комнатах, компаньонка куда-то исчезла, а Калеб сбросил ее печатную машину на пол и уселся за стол, закинув на него ноги.

— Что случилось?

Сирены по-прежнему выли, но уже тише, глуше, а беспорядочная суета, судя по топоту ног, сменилась деловой.

— Понятия не имею, барышня. Что-то взорвалось в порту. — Калеб достал из нагрудного кармана самописку и почесал ею ухо. — Его светлость сейчас туда поехали. А вы бы шли спать, а?

— Вон отсюда, — сказала Элька.

— Ну уж нет, — Калеб ухмыльнулся, — терпите, барышня. Чем я хуже тюленя?

Элька отпрыгнула в дальний угол комнаты.

— Только тронь меня, урод!

— Папе пожалуетесь? — Калеб зевнул. — Не волнуйтесь, барышня, не трону. Папа не велел.

Элька пожала плечами и прошла мимо него в спальню.

— Не закрывайте дверь, барышня, — бросил Калеб вслед.

Герцог вернулся утром (Элька видела, как подъехал экипаж), но ее больше никто не вызывал, и ни о каких тюленях разговора больше не было.