Журнал «Если» - «Если», 2009 № 11

Всеобщая сумятица и хаотичное перемешивание реальности продолжались пару-тройку часов и исчезали так же быстро, как появлялись. Сила ветра постепенно уменьшалась, и вместе с ней пропадали сумасшедшие метаморфозы. Люди медленно трансформировались в самих себя, какими они были до Вихря. Улицы виновато проскальзывали на свои обычные места, дома снова обретали свою домашность, облака выбеливались до своей исконной пушистой белизны и возносились так же важно и степенно, как перед тем опускались. К вечеру ветер уходил разрушать мир и покой добрых жителей городков к югу от Липары.

Кто-то может спросить: «Почему же ваши предки оставались в этом местечке и не уезжали даже после того, как понимали, что это явление было ежегодным?». Ответ прост: приезжайте в Липару и посмотрите сами, что это прекраснейшее место в мире — широкие синие озера, густо-зеленые леса, изобилующие дичью, богатые фермерские угодья с плодородной почвой. В конце концов, уйти с пути Вихря можно к западу, где лежит пустыня, или к востоку, где раскинулся океан. Услышав это, кто-то может заметить: «Все хорошо, что хорошо кончается, и раз уж Вихрь пролетел, все гарантированно становилось на свои места». И да, и нет. Я имею в виду, в большинстве случаев это верно, и в конце концов, несмотря на некоторое потрясение от того, что тебя вытянули, или сжали, или на несколько часов превратили в кошмарное чудовище, все остальное время года жизнь была очень хороша. Помните, я сказал: в большинстве случаев.

Бывали случаи, заметьте, исключительно редкие, когда нанесенный Вихрем сновидений ущерб оставался и после того, как ветер улетал к югу. На окраине города стоял древний дуб, который не терял своей способности в середине лета приносить странный желтый плод в хрупкой фарфоровой скорлупе. Необычный фрукт размером с добрую медовую дыню, созрев, отваливался, разбивался о землю и выпускал стайку маленьких синих летучих мышей, которые жили недели две и охотились на полёвок. А говорящий попугай бабушки Янг по имени Полковник Пудинг, однажды тронутый ветром перемен, навсегда обзавелся головкой пупса ее правнучки, и с милого кукольного личика птицы теперь смотрели большие голубые глаза, которые могли моргать. Птица по-прежнему разговаривала, но предваряла каждое скрипучее высказывание придыханием и механическим исполнением слова «мама».

Скажем, попугай был слегка не в себе, но эти два эпизода никому не причиняли вреда. В то же время глубоко в душах жителей Липары гнездилась навязчивая мысль о возможности остаться превращенными навсегда. Вероятная угроза, представленная этими двумя случаями, постоянно вылезала на поверхность и вырастала до чудовищных размеров в воображении всех горожан, стоило только лету приблизиться к концу. Одно дело быть козлоголовым клоуном с руками-метелками и ногами-морковками всего пару часов, и совсем другое — остаться в этом состоянии на всю жизнь. Вихрь сновидений был шаловлив, безумен, хаотичен, но он мог оказаться и опасным. Все-таки некоторые из нас подозревали — и в прошлых поколениях, и на протяжении большей части моей долгой жизни, — что он может быть не тем, чем кажется.

И вот несколько лет назад сумасшедший ветер совершил столь необычную проделку, что она поразила даже нас, седовласых ветеранов его безумной деятельности. Приближался конец долгого ленивого лета, запомнившегося ясными днями и прохладными ночами, и листья на вязах уже начинали подсыхать и сворачиваться, несколько первых ранних сверчков начинали стрекотать свою Зимнюю сказку. Каждый из нас своим личным особенным образом собирался с духом, копил силы противостоять ежегодному бешеному натиску зловредного явления, подбирая подходящие молитвы Господу или убеждая себя через уговаривание других, что неотвратимо прилетевший Вихрь с той же неизбежностью унесется прочь и мы снова будем наслаждаться привычными радостями жизни в Липаре. Констебль Гаррет, как обычно, отобрал троих смышленых ребят и нанял их за гривенник в день после школы ходить к опушке леса и по нескольку часов внимательно прислушиваться, не зазвучит ли журчание ручейков среди шелеста листьев в чуть поредевших кронах. Повсюду родственники строили планы, как они соберутся, когда приключится напасть, в какой комнате будут пережидать бурю, какие песни будут петь вместе, чтобы хоть немного утихомирить общий страх.

Конец августа прошел без происшествий, и промедление увеличило страх и добавило мрачных опасений по поводу безумного явления. Старики рассказывали молодым о самом позднем из прилетов Вихря сновидений — в середине второй недели сентября — и напоминали, что великому ветру нельзя указывать, потому как у него есть собственное, вполне определенное мнение на этот счет. В те дни от малейшего дуновения легкого бриза, приподнимающего занавеску или рассеивающего прозрачные парашютики одуванчиков, подскакивало кровяное давление и по спине бежали мурашки. В первую неделю сентября четыре раза поднималась ложная тревога, и констебль Гаррет, чье дурное колено начинало все больше беспокоить его после утомительных восхождений на крышу, в шутку сказал, что, возможно, ему уже пора перенести наверх спальный мешок.

К концу второй недели сентября нервы были вконец истрепаны, взрослые раздражительны сверх всякой меры, а дети беспричинно плаксивы. Аура боязненной тревоги, вызванная мучительным ожиданием, начинала сводить Липару с ума даже до прихода Вихря. Однажды на уроке мисс Тофф не могла припомнить, хоть убей, сколько будет 57 деленное на 19, хотя долго размышляла над этим, постукивая линейкой по доске. Ей пришлось послать одну из старших девочек, Пегги Фруш, в аптеку на другой стороне площади, чтобы попросить помощи в решении задачи.

Фармацевт Бек Харбут знал верный ответ, но ничем не мог помочь, потому что по рассеянности отпустил бабушке Янг склянку слабительных пилюль вместо обычных сердечных капель, и ему пришлось проскользнуть мимо Пегги и бегом устремиться по улице. В погоне за старушкой он столкнулся с Милдред Джонсон, которая везла в передней багажной корзинке яйца на продажу. В результате столь внезапной встречи, сидя на дороге среди яичного месива, битой скорлупы и блестящих гнутых железяк, Харбут долго извинялся перед Милдред за аварию, а она всего-навсего громко ответила с отвращением в голосе: «Не волнуйтесь. Бек, во всем виноват чертов ветер».

Бабушка Янг была лишь в нескольких шагах от столкновения аптекаря и торговки, но поскольку ее слух уже изрядно ослаб, она ничегошеньки не заметила, в отличие от Полковника Пудинга, по обыкновению сидящего на плече своей хозяйки. Попугай взмыл в небо, унося последнюю услышанную фразу — «чертов ветер», — и, как обычно делал, когда звучание слов захватывало его воображение, начал скрипуче повторять тревожные крики, подражая голосу той, что произнесла ее. Констебль Гаррет, сидевший в офисе у распахнутого окна, услышал: «Мама, чертов ветер!», вздохнул, медленно поднялся со стула и начал пятый подъем на крышу.