Александр Казанцев - Тайна загадочных знаний

Мысленно советуясь с Тристаном, он тщательно продумал всю стратегию «литературного боя», выбрал для поединка «место» (тему), вызвал на поле «секундантов» (ценителей), толпу же зрителей (читателей) привлек событиями интригующими, невероятными, но в которые все-таки можно и поверить. И он живописал путешествие па другую планету, но не на далекую Солярию, а «близкую» Луну, где решил изобразить «иной свет», где все земное выглядит не только увеличенным, смешным, нелепым, но и порой «наоборот», как в зеркале галилеевского телескопа.

Наконец труд был закончен или казался законченным.

Сирано воспользовался гостеприимством герцога д’Ашперона, чтобы собрать у него в замке друзей и прочитать им свое новое произведение. Ему было важно услышать не только дружеские похвалы, поэтому он не возражал против того, что в таверне за графом Шапеллем де Луильи увязался оказавшийся там случайно маркиз де Шампань (на этот раз, конечно, без графини де Ла Морлиер!).

Чтение состоялось в темноватом рыцарском зале замка, где через узкие окна светлыми перегородками проникали скупые лучи дневного светила. К одной из этих светящихся полос и придвинули стол чтеца.

Слушатели расположились на принесенных слугами лавках и только подтянутый Мольер остался стоять у стены, словно наблюдая за сценическим действием из-за кулис.

Герцог, Гассенди и оказавшийся в Париже Пьер Ферма уселись в креслах напротив стола, за которым сидел волнующийся автор.

Но едва он начал читать и первый взрыв хохота потряс холодный зал, он сразу успокоился, читая с большим, как определил Мольер, искусством скрытой, но ярко разящей насмешки.

Больше всех хохотал Ноде, едва услышав знакомую ему историю с полетом в Новую Францию с помощью банок с росой, а потом – рассуждения губернатора Квебека, мальтийского рыцаря Моиманьи о том, как грешные души, карабкаясь по внутренней полости земного шара, чтобы избежать адского пламени, заставляют тем якобы, подобно беличьему колесу, вращаться Землю.

Его круглое добродушное лицо тряслось, обрамленное и тройным подбородком, и брюссельскими кружевами.

Смеялись все при чтении многих мест рукописи.

Восторг Пьера Ферма вызвал полет Илии-пророка с помощью подбрасываемого им же самим магнита, притягивающего железную колесницу.

– Клянусь, дорогой Бержерак! – воскликнул маститый математик и юрист из Тулузы. – Вы, право же, неплохой физик, воспользовались «доказательством от противного», знакомым до сих пор лишь в математике. А чего стоит применение для движения в предполагаемой межзвездной пустоте, чем можно ошеломить наших философов, придумавших, что «природа не терпит пустоты», ступенчатых, последовательно начинающих действовать ракет! Впечатляет и угаданная вами потеря веса путника, удаляющегося от Земли, а также использование парусности его одежды при спуске. Вы – физик.

– Я хотел бы, метр, познакомить вас со своим трактатом по физике, – отозвался Сирано, несколько удивив слушателей.

– Вот как! – воскликнул маркиз де Шампань, по-крысиному поводя носом. – Хотелось бы узнать мнение уважаемого метра если ее о всем упомянутом трактате, то хотя бы об этом новом для физики методе? И что доказывает им наш остроумный автор?

– Доказывает, что не все библийские сказания опираются на опыт естествознания, господин маркиз, – ответил Пьер Ферма.

– Ответ, достойный Рене Декарта, не снискавшего благоволения церкви, – заметил маркиз.

– Да, пожалуй. Впрочем, с Рене мы немало спорили, но уважаем друг друга, – ответил Ферма.

– Но будут ли уважать нашего автора критики его взглядов, споря с ним? И что разумеет он под «иным светом» на Луне? – допытывался маркиз.

– Спорить, может быть, и будут, если смех не заглушит неприятие каких-либо мыслей, – с подчеркнутым спокойствием вставил профессор Гассенди, обменявшись взглядами с былым своим учеником Мольером.

– Однако вернемся все же к нашему де Бержераку, – предложил герцог д’Ашперон. – Надо думать, шутник еще посмешит нас. – И он улыбнулся автору. – Во всяком случае, утверждать, что Илия-пророк вознесся на небо, поднимая сам себя вместе с колесницей за волосы, не только смешно, но и опасно.

Сирано стал читать дальше.

Вскоре Сирано, герой рассказа, допускает богохульную шутку, за что изгоняется из рая и попадает в «иной свет», в государство разумных существ, напоминающих людей, но у которых все устроено не так, как на Земле.

Ходят они не на двух, а на четырех конечностях, что, на их взгляд, более устойчиво и богоприятно, ибо опущенная вниз голова позволяет любоваться дарованными свыше благами, а не вымаливать их, вечно взирая на небо, как делают уродливо двуногие и несмышленые животные, вроде страусов.

С едкой иронией сообщает Сирано, что у лунян знать и простолюдины говорят на разных языках: первые общаются музыкальными фразами, иной раз с помощью оглушительной трубы, а чернь вообще лишена голоса, объясняясь лишь жестами (как глухонемые!). Так выглядит в саркастическом зеркале де Бержерака земное неравенство, когда крестьяне и простой люд практически лишены голоса.

В изобилующую подводными течениями, намеками, двусмысленностями ткань трактата Сирано рассыпал те удивительные вещи, которые спустя три с половиной столетия поставят в тупик ученых, изучающих его творчество. Но он-то знал, что все, о чем он пишет, наряду с шутками на самом деле уже существует на Солярии и когда-нибудь появится на Земле поумневших людей, овладевших и зеркалами-экранами, и звукохранящими устройствами (которые можно подвешивать к уху, как сережку, «напоминающую, как он писал, разрезанную пополам жемчужину, с передвигающейся стрелкой настройки»), и светящиеся (электрические!) колбы, и многое другое, воспринимаемое людьми будущего для Сирано нашего столетия как удивительные предвидения.

А его слушатели семнадцатого века равно смеялись от души и его шуткам и провидениям.

Однако когда скрытая ирония стала касаться уж слишком земных проблем, кое-кто перестал смеяться и даже задумался.

Издевательски и в то же время глубоко гуманистически звучали страницы трактата Сирано де Бержерака, посвященные войне. Трудно представить себе более язвительный показ всей нелепицы национальной вражды на Земле, сатирически отраженной в лунных войнах, где якобы луняне следуют довольно забавному принципу: «Спор допускается только между равными». Во имя этого силы каждой стороны уравниваются неким третейским судом. Здесь Сирано не удержался от того, чтобы ввести в свое повествование не названную им инопланетянку (возлюбленную его Эльду!), которая готова была последовать за ним на Землю, а на родной своей планете с присущей ей глубиной ума разоблачала противоестественность земных войн, когда враждующие короли допускают, чтобы «пробивались головы четырем миллионам людей, которые стоят гораздо больше, чем они (короли!), в то время как сами сидят у себя в кабинетах, посмеиваются, рассуждая об обстоятельствах, при которых происходит избиение этих простаков; однако не следует мне (инопланетянке) порицать доблесть ваших добрых собратьев. Дело такое важное быть вассалом короля, который носит широкий воротник, или того, который носит брыжжи».