Журнал «Если» - «Если», 2008 № 08

Не паниковать.

Глядя Игрису в глаза, маг-убийца медленно повернулся. Поднял сумку, лежащую у входной двери:

— Вот это вы привезли из Верхнего Крота? Да? И там, внутри, ваша добыча?

— Я не знаю, что это. Я еще не смотрел.

Игрис говорил правду. Внутри свертка оказалась одна древняя кассета. Прослушать ее можно было только на антикварном магнитофоне, коротавшем век на веранде. Если пленка цела. Если не размагнитилась.

Алистан дернул застежку на сумке. Безошибочно вытащил сверток — грязный, волглый полиэтилен, обернутый свежей рекламной газетой.

— Такая простая вещь, — сказал Алистан задумчиво.

— Я видел вашу жену, — проговорил Игрис. — Ради нее и ради вашего сына — не делайте глупостей.

Алистан уронил на пол газету. Развернул полиэтилен, один слой за другим. Двумя пальцами вытащил кассету.

— Что здесь, как вы думаете, Игрис?

— Послушайте, у меня заканчивается терпение. Отпустите меня!

Алистан вздохнул:

— Я мог бы уничтожить эту вещь сейчас так, чтобы даже пепла не осталось. Но теперь, после всего, что вы сделали, я хочу, чтобы вы ее прослушали. Вы заслужили, — он скверно усмехнулся.

Игрис молчал.

— Нам обоим повезло, если она испорчена, — продолжал маг. — Но я вижу, что она цела… скорее всего. Я долго думал, у меня оказалось много свободного времени. И, знаете ли, я тоже хочу послушать. Любопытство — неправильный двигатель. Но очень уж трудно устоять.

— Алистан, вы ведь не сумасшедший. Побег, взлом, манипуляция сотрудником прокуратуры… Будет только хуже!

— Хуже? — Алистан вопросительно поднял брови, отчего сморщился его высокий, с залысинами лоб. — Куда хуже, Игрис? Я покойник… Так я себя ощущаю. А вы — вы столько усилий потратили, чтобы обесценить все, за что я так дорого заплатил… Где вы это нашли?

— В тайнике под мемориальной плитой. На школьном дворе в поселке Верхний Крот.

— Как долго и как сложно, — пробормотал Алистан. — Наверняка я расспросил ее о тайнике. Но решил, что никто не доберется. Вероятность была ничтожная.

Это правда, подумал Игрис. Его ноги затекли, он почти не чувствовал ступней.

— Вы больше не ведете дело, — маг покачал кассету на ладони. — Тогда зачем? Ради выслуги? Чтобы кому-то что-то доказать?

— Ради правды.

— Не смешите, Игрис.

— Я вправе знать, что вы решили утаить от меня. Вы мне не нянька и не цензор, Алистан, — его злость брала верх над осторожностью, и он нарочно злился, чтобы заглушить страх. Чувство подвластности чужой воле пугало до одури.

— Сейчас я отпущу вас, — сказал маг-убийца. — Только не надо резких движений. Не пытайтесь выйти из дома или кому-то позвонить. Ваша жена не проснется, пока я ей не разрешу… Где магнитофон? Я тоже хочу узнать, что записано на этой кассете.

Кассета сохранилась отлично. Она была из прозрачного пластика, очень легкая: всего по пятнадцать минут записи на каждой стороне. Первая сторона оказалась пустой — Алистан терпеливо слушал тишину и шорохи, не пропуская ни секунды. Игрис тоже слушал. За окнами веранды прояснялось небо, пели синицы на яблонях. Тянулась лента, магнитофон молчал, Игрис испытывал попеременно облегчение и ярость, разочарование и стыд.

Магнитофон щелкнул. Пленка закончилась.

— Ясно, — коротко сказал Алистан. — Перевернем.

Игрис перевернул кассету. Снова потянулась тишина, подернутая шорохами, как старое полотно трещинками.

— Ты слушаешь это, значит, я умер, — сказал резкий старческий голос. Игрис еле удержался, чтобы не вздрогнуть. Алистан поднял голову. Последовала пауза. Кассета вертелась.

— И очень хорошо, — сварливо сказал старик. — Я расскажу тебе. Это надо для справедливости! Можешь сказать потом, что я выжил из ума. Но это не так. Я, Герман Жёлудь, в здравом уме и трезвой памяти расскажу, что со мной было и что было на самом деле…

Наверное, старик делал эту запись, очень низко склонившись к микрофону. Он говорил то очень быстро, взахлеб, то надолго умолкал, и тогда слышно было его дыхание.

— Мое прозвище было Жук, из-за усов, его — Тихоня. Все наши знали, что он за тихоня, а чужие ловились, бывало, на его невинный вид, выглядел он тюфяк тюфяком… Ни один памятник не похож на него. Только тот, что в парке, и то немного. Я никогда не знал про него правды… Время заканчивается, а я болтаю невесть что… Слушай, дочка. Дослушай до конца и прокрути еще раз. Нас было двенадцать человек. Вечером второго сентября…

Игрис нажал на кнопку «Стоп», лента остановилась. Сам он не мог бы объяснить в этот момент, почему так сделал: рука сама поднялась и нажала на черную клавишу. Маг-манипулятор был тут ни при чем.

— Это не документ. Это семейная реликвия. Болтовня старика, выжившего из ума.

Алистан молчал. Он сидел в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, и смотрел в окно на галдящих синиц. У Игриса звенело в ушах — казалось, надвигается чудовищное землетрясение, идет волна, и пенная верхушка ее уже видна на горизонте.

— Это семейное дело чужих умерших людей, — повторил он с нажимом. — Мне неприятно это слушать.

— А придется, — тихо сказал Алистан.

Скрипнуло кресло.

— Вы же хотели знать правду? Я вам не нянька и не цензор. Слушайте! Знайте правду, вы так трудились, чтобы ее добыть!

— Это не правда. Это не документ. Это…

— Тем более. Почему вы нервничаете, как девица? Вы следователь, как я понимаю, с опытом? Почему Алисия Жёлудь выслушала это до конца, а вы пасуете?

— Ладно, я дослушаю, — сказал Игрис. — Но я не верю ни единому слову!

Щелкнула черная клавиша.

— …на воссоединение с другим отрядом. Потом мы разделились. Мне было велено сидеть за баррикадой и никого не пускать. Легко сказать — никого. Когда повалила толпа с винтовками, я рванул было назад…

Голос старика отдалился, зазвучал глухо, как в бочке. Он говорил теперь отрывисто, надолго умолкая, преодолевая хрипоту:

— …никому не рассказывал. Вернулся к баррикаде, подпустил их поближе и открыл огонь. Один. Против целой роты! Они не ждали, их так и покосило, остальные залегли и стали палить уже по мне… Я обгадился. Но менял ленты и стрелял. Хоть и не хотел. Какой к лешему героизм! Он вступил в меня и водил, как куклу. Я же не знал, что он маг. Никто не знал. Нас было двенадцать человек, всякому дорога своя шкура, а на прочих плевать. Он поднял нас и повел. Все померли. Студента пополам разорвало, я видел. Потом ничего не помню… Меня тоже приняли за труп… Пришел в себя, кругом уже пируют, уже ревут: «Слава Равелину!» Я тогда только вспомнил, как его звали, а то все Тихоня да Тихоня…

Странный звук прорвался из динамика. Старик плакал.

— …тоже герой и мертвец. На самом деле я не Герман и не Жёлудь, а Парм Гнилой Мост, в любом учебнике мое имя есть. Документы фальшивые после войны выправил. А настоящие приберег… Они под полом. Знаешь, где искать. Там же и письма, и все, что я записал… Прости меня, дурака, но вот так вышло, и не могу помереть с этой тайной. На центральной площади, третий справа, я стою, с усами… Да и на любой памятной доске. Можешь прийти, поглядеть… Даже похож, как я был в молодости… с тех пор усов не носил никогда… Живи, дочка, будь счастлива, выйди замуж, внуков мне нарожай… Если суме…