Многократор - Художник Её Высочества

Вошли в? прошли анфиладу комнат, на кухне выпили горячего с проп?лисом и, по требованию, художник взялся подносить свои работы. Из «обнаженки» уцелело почти всё. Степан сам знал, что в штудии-то он хорош. Казнена только фривольная фигура позирующей библиотекарши. Из натюрмортов оставлена единственная аскетическая ком пзиция — кирпич на плоскости, рядом в э п и л е п т и ч е с к и х с ?д®р?г?? щипцы для сахара. Многочисленные изображения цветов, фруктов, и драпировок изорваны без сожаления. Художник по своей природе мазо- о!хист. Если не ощущать?бя титаном духа, значит можно получить герметическое наслаждение, самоуничижаясь. Упива ясь собственной мозг лявостью подносить холстики, выслушивать эдикт должностного лица и душить своих детей. «Плохо! Эту.» — и нет ребенка. Претору не надо казнить самому, сидит в буддисткой позе? в ожидании БумажноГо до, пальцем постреливает — исполняется. Исполняется не потому, что внезапно чего-то ради случилась некая духовная драма, а потому что плод созрел, пришло время осквернять воспоминания и торговаться с будущим, понимая, что хоть и делалось дело, но практических результатов нет, один только позитивный процесс. Как раз появилась та самая возможность, когда вместо кучи старых можно получить от Претора хоть бы дешевый, но действующий календарик на этот год. После тотального уничтожения пейзажей должностное лицо спросило, что означает сей холст. Объяснил, что так подготавливается плоскость к работе. После шлифовки делается небрежно красивое тонирование в нужной гамме. Как правило, Степан применял «охру золотистую», размазывая по холсту чаще своим носком, не поддающемуся стирке, штопанию и предназначенному на выброс.

Кончилось неподражаемо. Пейзажизм, натюрмортизм, портретизм всего лишь копирование действительности. Художник не будет художником, он будет лишь живым фотоаппаратом. Если лиценциат посвященных настолько низок, стоит ли устраивать таинства? Ковыряй в таком случае в носу на завалинке, носки, не поддающиеся штопанию и стирке, применяй еще раз по кругу по своему прямому назначению — грязнить ноги.

Претора снова замутило, но говорит-то он дельные вещи. Надо быть валенком, чтобы не согласиться. Поставленна задача: сесть за тонированный холст и с ходу нарисовать «Ну скажем, э-э… равновесие? части земли и ‰ частей огня. Т. е. и, но глядящих или или?».

— Пшёл! За всё ответишь, пакостник-одиночка!

Выроди ей знак. Да любой заслуженный, трижды заслуженный, народный художник, после того как сможет сделать этот творческий пустячок, еще долго потом будет сблёвывать на собственные фотографические пейзатюрмортреты.

— Ты в своем уме?! К этому идут годами. Некоторым жизни не хватает.

Хорошо, Претор ставит вопрос конкретно:

— Знаки Миро, мелькающие на постерах в любом мебельном магазине в качестве интерьерных пятен, сделаны покойным в каком возрасте?

— Ну-у, лет за двадцать.

— А тебе сколько?

— Ну, двадцать.

— То-то же, нескладёха! Задача — написать хоть один самый простенький знак. Тебя, кстати, как зовут, интеграл через плечо?

Можно вильнуть в сторону, перехватить инициативу и вроде того, что смущенно похохатывая: «Пшла, давай по старому курсу!», но только где потом мыться тем, кто мылся здесь. Проще постелить на колени салфеточку, взять серебряную ложечку и сожрать ведро говна. Сиди, не рыпайся, самое главное, не трепи языком по ветру суесловия. Очень может быть стыдно. Не перед дохлятиной, в первую очередь — перед собой. Да и хватит уже обижать женщину. Женщину обидить легко, трудно самому при этом остаться счастливым.

И сел, и выдавил краски, и налил разбавитель, и кисточку вежливо взял за кончик, а всё равно кроме олимпийских колец и вечной порнухи головастиков ничего в голову не лезло. Не тянет пока мотор, хоть тресни! В наличии отсутствие присутствия. Тут либо долго жить да мучиться, либо записываться в гении самым наглым образом на( у )силия. Знать бы хоть каким.

— Не могу! — после бодания головой холста признался честно.

— Но ты попробуй. Соберись и попробуй.

Проще плюнуть на палитру и запустить с балкона в ночной город на неподготовленные к такому посылу головы последних вечерних прохожих и первых ночных мертвецов, вылезших пропердеться. Степан попытался — не смог. Его просили, убеждали, ему угрожали, льстили, заезжали в лоб и заходили Cn indolenza. Не смог!

— Извини, сейчас не тот момент. И вообще… не переживайте за меня, — я умер.

— А какой момент? Ну устали, что непонятного-то? Но если кровь разогнать — получилось бы?

Он не спорит, если разогнать…

Мысли, как маневровый паровоз: туда-сюда немного, в замкнутом пространстве станции. Но должно ведь быть у станции два выхода, по крайней мере два отверстия свободы?

Он час, два, три парит, а его час, два, три целуют. Сколько поцелуев помещается на мужском стандартном теле (без пуза)? Две тысячи, вот сколько. Чуть меньше, если губы на третьем часе опухают. А когда последняя смальтинка поцелуя положена в пустующее гнездо — пьется чистая энергия, член превращается в револьверную конструкцию и патрон не даёт осечки.

— Не плюй — глотай!

Хохочет Претор и говорит что-то. Чуть позже говорит без акцента. А ему сидеть, выдумывать знак.

— Не могу-у-у-у!

— ДОЛЖЕН!!

— Только не сейчас!

— ТОЛЬКО СЕЙЧАС!!

Поэтому он пилит пилкой по металлу дужку замка, приговаривая: «Меня всегда смешили слова «сосиска» и «тётька». А тебя как зовут? Как-как? Это ты-то фиалка?! Тогда я — хор гармоний», ломает внутреннюю дверь, бьет локтем стекло витрины, где приказано, берёт в руки черное животное. У животного два пениса; короткий и толстый — женской природы, тонкий и длинный — мужской. Беготня в темноту от подкатившей вневедомственной охраны, спасающий «Секс-шоп», не считается за приключение — мелко. Зато черное животное (сделано в Голандии) проникает туда, где ему абсолютно не место, и череп бьется в пульсирующую охрой плоскость, а из расколотого черепа вытекает на холст первый Зне?.

Маневровый паровоз мысли увидев отверстие свободы, рванул туда с курьерской скоростью. Он вяжет? H?? за Зн?ком, как пишет отчет владыке, строчка за строчкой. С резиновой болью первый?k, потом с неверием и удивлением второй, потом с грязной руганью и восхищением другой и следующие, осознавая необратимость наличия присутствия. Торжествующе и празднично. Мало того — свято!

Художники —?? СС?? — срыватели системного. Покровосдиратели до голубого сала.

— Если перееду куда-нибудь, — сообщю. А ты каждый год должен отбивать мне телеграмму, смысл которой: Делаю Главное. Понял, художник?!