Многократор - Художник Её Высочества

— Послушайте, — обратился Степан. — У меня там соседки языками зацепились, а мне учить надо, экзамены на носу. Не могли бы вы приплюснуть слегка, народ советский?

Милиционер с сожалением затолкал пачку с верблюдом в карман и сказал:

— Если женщина скромна, неразговорчива, мило улыбается — сразу стреляй крысе в лоб. Перед вами переодетый террорист пробирающийся к обьекту. Где эта красота фундаментальная?

Степан не пошел за ним. Дело — в независимом наблюдателе. И, само собой, в черепках китайской вазы, раз удачно получилось. Милиционер вернулся к патрульной машине.

— Ну что там телятина?

— Да что… Наши родные советские стервы. Стоят на лестничной площадке, двери у обеих настежь, орут, глаза рыбьи. Я спросил, что у них за перекрёстное опыление, они заткнулись на секунду, посоображали, не сообразили, прикурили от своих бычков, и снова расплевались, не меняя позу лица, прямо транс. Люблю родину!

— И осколки разбитой вазы везде валяются?

— Нет там ничего такого.

— Ну как же, — давил Степан. — Они как стали друг у друга рвать вазу, третья, понятное дело, не делится, так и расколотили, сам слышал, как разбилась.

— Показалось, — глубоко затягиваясь сигареткой. — Цветы — это бабочки вкушающие сон, а бабочки — обкурившиеся цветы. Какое удовольствие табак, блины бетонные! Не получится бросить. Проще, правда, тёщу посадить.

Степан вернулся в подъезд и самолично убедился — осколков нет. Тётки, естественно, не убрали бы, они ж грязнульки, каких поискать. Курилка из кирпичей прессованного пороха была бы наглядней, только достаточно. Он накопил информации, а сейчас окончательно убедился в одном принципиальном свойстве своего развеселого безумия. Теперь он любому докажет, что никакое это не безумие. Юбка начинается с подъюбников.

Впрочем, остался самый последний эксперимент. Чисто техническая дефиниция.

Разговор ошеломил его. Степан часто звонил матери автоматически, порой по дороге в магазин, заскакивая в телефонную будку перекинуться двумя фразами. «Как дела?» «Новостей нет, кроме жизни. А у тебя?» «Новостей столько — жизни никакой. За яблоками пошёл» И приземлившись в Абакане, также автоматически позвонил из аэропорта. Мать радостно сообщила, что вальсирует.

— В каком смысле? — переспросил, помня её бравурное: «Чмок-чмок, и на танцульки!»

Оказалось, как раз в этом смысле. Мать прекратила сомнения, сделала так, как сын ультимативно приказал, операцию даже смешно назвать операцией, теперь радуясь жизни, пританцовывает.

— Какие ещё..?! — гневно начал было.

— Шутю, шутю. Отлеживаюсь, журналы мод читаю.

— Смотри там у меня… — протянул, чувствуя, как отпускает сердце.

Правда, как-то уж мгновенно решилась проблема. Но слава современной медицине! Капусту — на синяк, на порез — лопух, но могут ведь всё равно что-то, если захотят.

Всейфулинской квартире его ждала редкой красоты женщина, представилась Ненастьевой Хеленой, сказала, что у них неприятности, что оставлена здесь в качестве связной и теперь должна доставить Бумажного в биджинскую пещеру.

Бескорсый лежал на льду, а наледь походила на спину кита, всплывшего в полутьме каменной полости.

— Что случилось с вашим другом?

— Пострадал в шахте, пока разыскивал начальника.

Начальник вентиляции поднялся наверх буквально перед взрывом, а как шарахнуло, он, испугавшись ответственности, исчез. Нашли его на даче, где он пил горькую. Бог с ним. Молодой совсем парень. Труханул. Бывает.

— Если у него ожог, я знаю уникальное средство.

Степан не верил в народную медицину категорически. Смешны припарки и примочки примитивных времен. Запихивать в анальное отверстие чесночину, чтобы избежать беременности или пить против бессонницы святую воду с плевками ворожеи, знаете ли, для образованного человека то же самое, что использовать компьютер в качестве пресса при квашении капусты. Но так получилось, что в одно единственное средство из всей шаманской аптеки поверил безоговорочно. Убедившись на собственной шкуре. Однажды полез в деревне под газовую плиту за луковицей и стряхнул себе на ноги закипающий чайник. Кипятка было не особенно, до четверти, но куда попало, там жгло немилосердно. Всё время приходилось сбрызгивать ноги водой и двигаться, чтобы обдувало обожженные места. Потом городские соседи, снимающие на лето полдома, принесли импортный аэрозоль, от которого шкуру зажгло так, что затанцевал рок-н-ролл. Догадавшись, привели старушку, пообещавшую прекратить мученья сразу, как только сварится вкрутую куриное яйцо и пережгётся желток. Степан чуть не выгнал всех вон вместе со старушкой, разглядев как с желтка, наткнутого на вилку, стекает в ложку, подставленную снизу, черного цвета подозрительная жидкость, но сдержался. Уж очень больно! Бабка рассказала, как, работая в Отечественную санитаркой в госпитале, поднимала на ноги обгоревших танкистов. «У врачей, миленький, руки опускались. А я пережгу и смажу. Вся зарплата на яйца уходила, а всё равно с Божьей помощью поднимала мученика.» Степан не поверил своим рецепторам, когда через минуту после смазывания боль прошла полностью, через день от ожога не осталось ни следа. С тех пор, в народную медицину не верит принципиально и принципиально верит в чёрную жидкость из пережженного желтка.

— Пострадал, да, но про ожоги я не говорил. Серж в скафандре горноспасателей был. Дело не в этом. Смотреть на солнце — зрение потеряешь. Он и потерял. Только потерял зрение внутреннее. А сейчас в анабиозе.

Упрощённое понимание анабиоза. В таком его прочтении замороженные бройлеры в магазине тоже в анабиозе, космонавты на полпути с птицефабрики в брюхо куроедов.

— Ты понимаешь, о чём я говорю. Тот самый прибор, чем он пытался высмотреть в дыму недотёпу, у тебя самого имеется.

— Хорошо, я признаю, «интимчик» у меня.

Сейфулин расхохотался на всю пещеру, даже у второй головы на наледи, показалось, появилась ухмылочка вурдалака, случайно оказавшегося у благотворительного пункта забора крови.

— А ваш «интимчик» как называется?

— Да как… Маленький Биг.

Степан огляделся. Всё как положено в шаманизме: керамика с мазюками, зодиакальные камушки, шерсть тотемических животных, конструкция с клеткой, в ней спящая змейка, ягоды, колокольчики, отрезок сети, иероглиф на коже, масляные светильники, сушеные насекомые на бархотке, костяные иглы.

«У москвички две косички, у узбечки сорок пять. Херомантия! Мантия от плеч до…»

Сейфулин раскрывал конструкцию над телом, раздвигал ажурные крылья из прутиков, поправлял колокольчики, наполняя пещеру странными звуками. Странными оттого, что язычки бубенцов приопущены в разноцветные воды каменных чаш. Змейка проснулась, зашипела, ей брошены сушеные насекомые — змейка утихла, мази перьями на зодиакальные камушки, шишки в шарнирные части человеческого механизма, на закрытые глаза таёжную морошку…