Алексей Корепанов - Марсианское диво

Он оглянулся. Пень был на месте. Такой же трухлявый, с углублением на срезе, забитым опавшими листьями. По пню сновали рыжие муравьи.

Он когда-то уже был здесь. Они с Джейн пришли сюда, в эту рощу, оставив машину за полем, на обочине проселочной дороги со следами конских копыт.

Ноги его ослабли, и он опустился на траву, и фонарь, качнувшись, ткнулся ему в грудь.

«Резерват «Пайндленс», – сказал он себе. – Я в лесном районе резервата».

Резерват «Пайндленс» составлял немалую часть штата Нью-Джерси, и ничто не напоминало здесь о не таком уж далеком портовом городе Трентоне. Леса… Поля… Поросшие клюквой болота… Противовес урбанизированным до предела территориям, чудовищному мегалополису Босваш – Бостон-Вашингтон, – протянувшемуся вдоль Атлантики. Кусочек нетронутой чистой кожи на изъязвленном теле Северной Америки…

Он слишком рано женился, приняв влюбленность за любовь, и с каждым годом они с Геддой все больше отдалялись друг от друга. Наверное, им нужно было расстаться, но он не хотел, чтобы его дочь, Айрин, выросла без отца. Да, он и Гедда продолжали жить вместе, но каждый сам по себе, и мучились, и мучили друг друга… Появление в его жизни Джейн было как глоток воздуха, как порыв свежего ветра… но Джейн тоже не хотела, чтобы его дочь выросла без отца…

Однажды, осенним ясным днем, они приехали сюда, в резерват «Пайндленс», и это был замечательный день… Были и другие дни, и другие места, но все меньше света несли в себе эти встречи, и все больше горечи заключалось в них… И лезли, лезли в голову истекающие обреченностью строки, запавшие в душу еще в те годы, когда он жил в полной гармонии с самим собой… Давние строки Густаво Адольфо Бекера, «Шопена испанской поэзии»…

Моя жизнь – пустырем идти: опадает все, что срываю; на моем роковом пути кто-то сеет зло впереди, а я его собираю.

Кто был этот неведомый сеятель? Зачем он делал это? Зачем подговорил Джейн, зачем убедил ее в том, что ей нужно исчезнуть, что так будет лучше для них обоих?

И Джейн исчезла. Уехала из Трентона неизвестно куда. Больше он ее не видел.

Вот тогда он впервые в полной мере прочувствовал, что такое глубокая депрессия…

Как он очутился здесь, в этой березовой роще? Или – как очутилась здесь березовая роща?

Он готов был поверить, что действительно перенесся туда, в резерват «Пайндленс», – но тут же понял, что это не так. Потому что из-за белых стволов вышла Джейн, и она была именно такой, как в тот день, когда они были здесь. Молодой, светловолосой, в узких синих джинсах и короткой, чуть ниже пояса, серой куртке – под цвет глаз. Со стеблем камыша в руке, который он тогда срезал для нее у болота.

В школьные годы он вслед за братом прочитал роман о мыслящем инопланетном океане, способном материализовать образы, хранящиеся в человеческой памяти. То, что он видел сейчас, напоминало ситуацию из той старой книги. Еще он вспомнил, что главный герой, пытаясь удостовериться в том, что не бредит, проводил «ключевой эксперимент», связанный с какими-то сложными вычислениями…

Алекс Батлер не собирался проводить никаких экспериментов. Он не сомневался в том, что сознание его перестало отражать внешний мир, и отражает теперь исключительно самое себя, – но ему было на это наплевать. Ему было хорошо в этом отражении отражений.

Джейн приближалась к нему, и трава приминалась под ее ногами, и потрескивали попавшие под каблук сухие веточки – и он встал с пригорка и шагнул ей навстречу…

…Потом, когда они лежали на его расстеленном комбинезоне, и дыхание их постепенно успокаивалось, он, продолжая гладить ее обнаженную грудь, все-таки не удержался от вопроса. Хотя и знал, что все вокруг – нереально. Возможно, как и он сам. Глаза ее были полузакрыты, она слегка улыбалась и водила пальцем по своим зацелованным до крови губам.

– Как ты думаешь, чем закончилась вся эта история на Солярис? – спросил он.

Ему было интересно, что она ответит, и ответит ли вообще, потому что он никогда не думал о том, каким могло бы быть продолжение той книги.

Джейн открыла глаза. Теперь они были не серыми, а голубыми – в них отражалось небо. Смешно оттопырила нижнюю губу – именно так, как делала всегда, – и пробежалась пальцами по его голому животу; тоже, как всегда.

– Печально закончилась, Алекс. – Голос у нее был негромкий и мягкий. – Оказалось, что Крис вовсе не человек. Он вновь побывал на древнем мимоиде и нашел там собственное тело. Мертвое… Тот, кто считал себя Крисом, на самом деле тоже был фантомом, порожденным океаном.

Батлер совершенно точно знал, что никогда не думал о таком финале. И все равно, этот ответ не мог прояснить ситуацию. Сознательно он, может быть, и не думал, а подсознательно?

Он понимал, что бесполезно пытаться выяснить истинное положение дел, разобраться с явью и бредом, но вновь не удержался – вопрос был подсказан все той же книгой:

– Ты знаешь, как зовут нашего пилота?

Во времена его встреч с Джейн он и понятия не имел о том, что есть на свете некий Свен Торнссон. И Джейн, разумеется, тоже не знала.

Она с улыбкой посмотрела на него:

– Господи, о чем ты думаешь, Алекс?.. Неужели это так важно?

– И все-таки? – настаивал он.

Она вздохнула:

– Икар Монгольфье Райт. Хорошее имя для пилота. Доволен?

– Не знаю…

– Ну вот и я не знаю, Алекс. – Она по-прежнему улыбалась. – Ты не хотел бы чего-нибудь пожевать?

Он прислушался к себе и отрицательно покачал головой:

– Пожалуй, нет…

– А вон там, смотри.

Он оглянулся. На траве лежала большая белая бумажная салфетка, а на ней рядочком выстроились булочки, усыпанные черными точками маковых зерен. Булочки в форме сердечек с открыток к дню Святого Валентина. Одну из них уже исследовал проворный муравей. Такие сдобные булочки он помнил с раннего детства – их пекла мама, и он с братцем Ником уплетал их за обе щеки.

…Да, это были те самые булочки. Булочки из детства. Мягкие, еще теплые, с легким привкусом имбиря.

– А если я захочу ведерко клубничного мороженого? – спросил он с набитым ртом, окончательно отбросив мысль о пистолете. – И шоколадного Санта Клауса?

– Пожалуйста, – улыбнулась Джейн. – Все, что захочешь. Можно здесь, можно там. – Она повела рукой в сторону далекого поля. – Только сначала отдохни.

И она, сложив зацелованные губы трубочкой, легонько дунула ему в лицо…

…Барьер если и не исчез до конца, то местами просвечивал насквозь. Память не только стала гораздо более полной – теперь Алекс Батлер знал, что ему нужно делать дальше.

Он был уверен в том, что это случилось бы обязательно – через неделю, через месяц, через год, – но случилось бы. Просто слова брата оказались катализатором – и барьер рухнул именно теперь, а не через неделю или год…